Страсти Петра и Павла

Перевод и комментарии А. П. Скогорева

Противоборство апостолов с Симоном Магом — один из древнейших сюжетов христианской литературы. Уже в канонической книге «Деяний» говорится о том, как самаритянин Симон, “волховавший и изумлявший народ самарийский, выдавая себя за кого-то великого”, был крещен Филиппом и затем попросил апостолов продать ему за деньги секрет их необычайной духовной силы, но получил от Петра резкую отповедь (Деян.8:9-23). В дальнейшем, подобно многим другим эпизодам новозаветной истории, этот сюжет стал постепенно разрастаться во времени и пространстве — борьба апостолов с самаритянским шарлатаном растянулась на десятилетия, а местом их столкновений оказались крупнейшие города Средиземноморья: Антиохия, Коринф, Рим. Однако случай с Симоном Магом не совсем обычный, ибо главный его персонаж был не только реальным, но и активно действовавшим историческим лицом, основавшим ересь и секту симониан, с которыми христианские ересиологи и апологеты вынуждены были бороться в течение нескольких столетий: в трудах Иустина Философа, Иринея, Тертуллиана, Ипполита Римского содержатся очень интересные и вполне правдоподобные сообщения о жизни, смерти и учении Симона. Повышенный интерес к нему проявлял и христианский фольклор, всегда тяготевший к чудесному и волшебному. Легенды о самаритянском чародее появились, вероятно, уже в I в., а во II некоторые из них были даже записаны, и хотя эти записи до нас не дошли, в реальности их существования убеждает то, что древнейшее из сохранившихся сочинений о Симоне Маге уже имеет прекрасную литературную форму. Создано оно было в самом конце II или начале III века на греческом языке[1], а в историю христианской литературы вошло под названием «Деяния Петра» или «Деяния Петра с Симоном». Именно в этом сочинении впервые встречается знаменитый эпизод «Quo vadis», ставший основой для многих книг, кинофильмов и даже опер.

Поскольку «Деяния Петра» послужили главным сюжетным источником публикуемых ниже «Страстей Петра и Павла», нам придется остановиться на них подробнее. В этом апокрифе уже присутствуют все главные действующие лица “страстей” — апостолы Павел и Петр, Симон Маг, Нерон. Правда, Павел действует лишь в первых трех главах, а затем отправляется с проповедью в Испанию, император же возникает в самом конце повествования, да и то “за сценой”.

Через несколько дней после отъезда Павла, говорится в этом сочинении, в Рим из Ариции[2] явился Симон Маг, перелетев на глазах у толпы через городские ворота. Многие при виде этого поверили, что он и есть тот Христос, которого проповедал Павел. Постепенно Симон настолько подчинил своему влиянию римскую общину, что кое-кто даже стал называть отсутствующего Павла колдуном. Обману не поддались лишь семь человек. И тогда по велению Бога из Иерусалима в Рим прибыл апостол Петр. Призвав братьев “не верить в иного Спасителя, кроме распятого назарянина”, он направился к дому сенатора Марцелла, у которого поселился Симон, но привратник отказался вызвать к нему мага. Тогда Петр, приметив сидевшего на цепи большого пса, отвязал его и послал сказать Симону, чтобы тот вышел наружу. Пес одним прыжком влетел в дом, встал на задние лапы и, возвысив голос, передал Симону слова апостола, отчего маг на полуслове лишился речи, а все прочие застыли от изумления. Присутствия духа не потерял только сенатор Марцелл. Выбежав к Петру, он стал жаловаться на Симона, пересказывая попутно все гадости, которые тот говорил про него. Пес тем временем, оставаясь в доме, выступил от себя “сверх порученного” перед Симоном и его окружением с пространной и довольно злобной диатрибой, обвиняя мага во всех тяжких[3]. Между тем, толпа, стоявшая у входа, стала просить Петра, чтобы он показал еще какое-нибудь чудо, и тот, сняв с веревки сушеную рыбу, бросил ее в находившийся рядом прудик и велел ей ожить и плавать[4]. Рыбка повиновалась и не только плавала, но и к общему веселью поедала крошки хлеба, который ей бросали зрители. Под впечатлением этого чуда толпа уверовала, а Марцелл изгнал из своего дома Симона, нещадно избитого при этом домочадцами сенатора.

Центральным событием «Деяний Петра с Симоном» стали публичные прения между апостолом и магом на римском Форуме, в ходе которых был поставлен эксперимент по умерщвлению (Симоном) и оживлению (Петром) отрока из свиты префекта. Однако непосредственное отношение к «Страстям» имеет не этот, а следующий эпизод, в котором маг и апостол поочередно пытаются воскресить юного сенатора Никострата. Когда мать умершего доставила в сопровождении большой свиты его тело на римский Форум, “потребовав тишины, молвил громким голосом Петр: “Римляне! Пусть же справедлив будет суд между мною и Симоном и пусть установит, кто из нас в Бога Живого верует — он или я. Если воскресит этот труп Симон, считайте тогда его ангелом Божьим. Но если не воскресит, призову я своего Бога и верну живым матери сына””. После некоторого колебания Симон тоже выставил условие, потребовав в случае воскрешения им Никострата немедленного изгнания Петра из города. Дальнейшее развивается по сценарию, весьма сходному со сценарием «Страстей Петра и Павла», с той лишь разницей, что представителем высшей власти в «Деяниях Петра» выступает префект Агриппа, а его расправа над апостолом объясняется гневом на Петра, обратившего в христианство сразу четырех любовниц градоначальника.

III в. стал временем широкого распространения этой легенды и ее усвоения христианскими писаниями самых разных жанров, в том числе и христианской поэзией. Около 250 г. “оставивший языческие заблуждения” поэт Коммодиан вводит в свою «Апологетическую песнь» эпизод с говорящей собакой, посланной Петром с поручением к Симону Магу[5]. Немного позже Арнобий в трактате «Против язычников» рассказывает о том, как Симон рухнул по слову Петра с небес “вместе со своей огненной колесницей”[6]. В христианском приключенческом романе ужасов «Деяния Ксантиппы и Поликсены», построенном по модели сочинений Гелиодора, корабль похитителей Поликсены встречает в открытом море судно, на котором плывет апостол Петр, вызванный ночным видением в Рим для борьбы с Симоном Магом, “разорившим после ухода Павла в Испанию основанную им церковь”[7]. В апокрифе III в. «Апостольские дидаскалии» сам Петр рассказывает апостолам о проделках Симона в Риме: “Выйдя однажды, увидел я, как дурачит он [Симон Маг] народ на рынке. И заспорили мы с ним о Воскресении, о жизни и о смерти. И будучи побежден, заявил он, что улетает, и стал знаки своим прислужникам делать, чтоб подняли они его. И когда уж на большую высоту он был поднят, встал я и сказал ему: Властью Христова имени лишаю я тебя сил твоих, дабы отступились они от тебя. И тотчас отступились от него демоны, и рухнув, треснул от [головы до] пят он и умер”[8].

В тесной связи с «Деяниями Петра» находятся и так называемые «Клементины», о которых мы уже говорили ранее, однако вопрос о хронологической последовательности создания этих памятников остается пока не решенным.

В IV в. продолжали появляться новые апокрифы, разрабатывавшие и дополнявшие отдельные эпизоды «Деяний Петра с Симоном». В их числе — так называемые «Апостольские установления», «Деяния Нерея и Ахиллеса», книга «Исход из Иерусалима». Одновременно началось усвоение элементов легенды церковным преданием. И если в начале столетия Евсевий Кесарийский еще избегал пересказывать их от собственного имени, то на рубеже IV—V вв. Иоанн Златоуст уже делает это без колебаний.

Результатом развития легенды стало появление на исходе античности и в эпоху раннего средневековья целой группы очень похожих друг на друга апокрифов, сохранившихся на латинском, греческом и армянском языках под названиями «Страсти», «Мученичества» или «Деяния» апостолов Петра и Павла. Поскольку публикуемые ниже версии почти одноименны, первую из них, во избежание путаницы, мы будем называть “малыми” Страстями, а вторую “большими”[9].

“Малые” Страсти дошли до нас только на латыни, причем в единственной редакции: лондонский и флорентийский манускрипты (IX и XI вв.), на основе которых Р. Липсий опубликовал этот памятник, имеют минимальные разночтения, вполне объяснимые описками копиистов.

“Большие” Страсти существуют в латинской (66 глав) и греческой (67 глав) версиях и кроме того входят в состав раннесредневекового апокрифа — так называемых «Деяний Святых апостолов Петра и Павла» (88 глав), которые сохранились на греческом и армянском языках. В «Деяниях» «Страстям» аналогичны главы 22—88, причем в одних случаях они ближе к греческой версии, в других — к латинской. Предшествующая часть «Деяний» (гл. 1—21) описывает путешествие апостола Павла с о. Мальта в Рим.

Пользовавшиеся неизменным читательским успехом истории о длительном противоборстве чародея и чудотворцев стали в посленикейский период средством внедрения в массовое сознание желательных для Церкви идей и воззрений. Идеологическая заданность таких литературных обработок могла при этом диктоваться не только богословскими, но и политическими соображениями. Несмотря на подчеркнуто развлекательный, а порой и комедийный характер публикуемых «Страстей», в них настойчиво проводится мысль: Империя и Церковь никогда не были противниками, в истории их отношений имели место лишь досадные недоразумения, когда обманщики и маги направляли властей предержащих по ложному пути, побуждая их преследовать носителей истинной веры. Именно так подается история казни Христа в письме Понтия Пилата Клавдию (главы 19—22 “больших” Страстей), сходным образом объясняется расправа Нерона над апостолами. Та же идея проиллюстрирована в “больших” Страстях и примером из ветхозаветной истории: убеждая Нерона не слушать речи Симона, Петр вспоминает о египетских магах Иамнии и Мамрии, подтолкнувших фараона к преследованию народа Божьего, предводительствуемого Моисеем и Аароном, что привело к гибели и царя, и войска.

Если в «Мученичестве Павла», архетип которого складывался в эпоху острого антагонизма Империи и Церкви[10], Нерон представлен воплощением зла, главным противником веры Христовой, иначе говоря — антихристом[11], то в «Страстях Петра и Павла» ему отводится иная роль: он не умен, взбалмошен, порочен, но у него нет предубежденности против христиан и самодовлеющего желания преследовать их, он честно пытается разобраться, на чьей же стороне истина. Беда императора в том, что он позволил одурачить себя Симону Магу. Антихристом, т. е. антиподом Христа, в «Страстях» оказывается не верховныи носитель имперской власти, а “исполненный демонизма Симон”, о чем прямо заявляет апостол Петр. “Во Христе, — говорит он, — явлено полное единство Бога и человека, и осеняет Его та сила, которой через человеческую природу надлежало на помощь людям прийти. И в Симоне тоже две сущности — человека и дьявола, алчущего с помощью человека людей в сети завлечь”.

Кроме того, и в “больших”, и в “малых” Страстях присутствует идейная подоплека, связанная с внутрицер-ковной полемикой. После перенесения столицы Империи в Константинополь перед Римской кафедрой открылась реальная перспектива утраты первенствующего положения в христианском мире. Не желая признавать постановлений II Вселенского собора (381 г.) о равном достоинстве Римского и Константинопольского епископов, Римская церковь наряду с традиционным для нее возвеличиванием апостола Петра стала исподволь предпринимать шаги к умалению личности и заслуг другого “первоверховного” апостола, на авторитет которого стремился опереться соперничающий с Римом Константинополь. И потому Павлу отводится в «Страстях» роль почти что безмолвствующего статиста, он выглядит фигурой настолько бесцветной и безынициативной, что Нерон даже делает предположение о его слабоумии. И если в пространной версии Павел самостоятельно действует хотя бы в первых главах, то в “малых” Страстях нет и этого. Петр же представлен в обоих апокрифах безусловным лидером, который принимает решения, дает Павлу указания и произносит самые ответственные монологи. На особое избранничество Петра откровенно намекает и его способность творить чудеса, подобные тем, какие совершал сам Христос, — изгонять бесов, возвращать слепым зрение и воскрешать мертвых, в то время как роль Павла сводится лишь к проповеди Слова Божия. Устами Павла автор “больших” Страстей декларирует первенство старейшего из апостолов и особую его близость к Христу (гл. 52). Петр представлен в них как глава Вселенской церкви, к которому пишут “всех городов епископы” (гл. 39).

В «Страстях Петра и Павла» “экспериментально” и “наглядно” решается проблема, чрезвычайно волновавшая древних христиан: каковы различия между чудом и волшебством, чародейством и чудотворчеством? Судя по этим апокрифам, на западе христианского мира в поздне-античную эпоху сохранялись практически те же представления о “технологии” чародейства, которые были свойственны греко-римской языческой ментальности. Во всяком случае, набор магических действий Симона Мага и техника их осуществления аналогичны описанным в сочинениях Лукиана, Апулея и Гелиодора[12]. Неожиданно появляющиеся в VII главе “малых” и в 27 главе “больших” Страстей псы-призраки тоже представляют собой “реалии” языческих верований. Эти “собачки” считались постоянными спутниками богини колдовства Гекаты во время ее ночной охоты среди могил и мертвецов. Геката же выступала ночным коррелятом Артемиды-Дианы[13], святилище которой вплоть до V в. н. э. существовало в Ариции, откуда, согласно «Деяниям Петра» (гл. IV), в Рим прибыл Симон Маг и куда по версии “малых” Страстей после гибели отправили его тело.

Вместе с тем, из текста обеих версий явствует, что христианская трактовка магических действий принципиально отличалась от языческой. В языческом понимании волшебство было своего рода “незаконным” чудом, совершаемым с нарушением освященных обычаем правил, по прихоти мага и вопреки воле богов, вынужденных подчиниться его “страшным заклятьям”[14]. При этом результаты магических действий мыслились как вполне реальные и стабильные. Если таковыми признавались неурожай, болезнь или смерть, маг подлежал самому суровому уголовному наказанию[15]. Христианское сознание переосмыслило принцип “незаконности” как обращение за сверхъестественной помощью не к Богу, а к дьяволу и, судя по публикуемым памятникам, подвергло сомнению стабильность результатов колдовства или даже их реальность. Большинство сверхъестественных свершений Симона — это лжечудеса, автор трактует их либо как тривиальный обман (история с обезглавленным бараном), либо как мираж, когда в действительности ничего не происходит, но есть некая “кажимость” происходящего: “показалось, будто двигает головою мертвец”; “привиделись псы огромные”. Однако некоторые из лжечудес преподносятся в качестве событий вполне реальных: “Бывало — велит себя закопать и тотчас парящим в воздухе появлялся”, — говорит о Симоне автор “больших” Страстей. Каменные и медные статуи, по его словам, действительно ходили и смеялись (гл. 11). “Ложность” чудес в этом случае, очевидно, обусловлена их “незаконностью”. Но главное в авторском понимании чародейства состоит в том, что его результаты мимолетны или недолговечны и потому мало чем отличаются от наваждения. (“Волею Божьей ничего от волхований его кроме неистовства не остается”; “Если и совершил он что, то лишь в мороке наваждений и на краткий миг”.)[16] Истинное же чудо совершается вследствие обращенной к Богу молитвы и не по прихоти чудотворца, а Божьим соизволением[17]. Оно не требует никакого дополнительного “оборудования”, и результат его долговечен.

Такое понимание христианского чуда господствует в публикуемых апокрифах. Но наряду с ним в обеих версиях присутствует и иное его понимание, сохранившее сильный оттенок языческих представлений о чародействе. Приказывая демонам, несущим в небе Симона, немедля бросить его, Петр действует по собственной воле, а сверхъестественные силы (демоны) повинуются ему, будучи не в состоянии противиться страшному для них заклятью. Ситуация, таким образом, довольно точно воспроизводит языческую модель чародейства, и смертный приговор, вынесенный Петру как магу, чьи заклинания привели к гибели человека, абсолютно справедлив с точки зрения римского законодательства.

При всей фантастичности сюжета «Страсти Петра и Павла» отразили реальные обстоятельства распространения христианства в Риме, и в частности — острые столкновения между иудео- и языко-христианами. По некоторым данным, численность столичной общины иудеев достигала уже при Тиберии десяти тысяч человек[18], что благоприятствовало раннему проникновению туда христианства, но одновременно создавало большие сложности для принятия тамошними неофитами линии на решительный разрыв с религиозно-бытовыми предписаниями Закона, наиболее активным проводником которой был Павел. Не случайно пространная версия начинается сценой его объяснения с римскими иудеями, упрекающими апостола язычников в том, что он, “будучи сам обрезан, веру обрезания отвергает”. Впрочем, приводимые автором упреки и аргументы иудео-христианской полемики отличаются деликатностью и, вероятно, сконструированы им самим[19]. Из сочинений раннехристианских писателей (Иустина, Иринея, Оригена) известно, что в действительности такие споры носили куда более острый характер, а обвинения, звучавшие с обеих сторон, были весьма болезненны и оскорбительны для оппонентов[20]. Хотя в текст “больших” Страстей включено апокрифическое послание Пилата, где вина за казнь Христа возлагается на иудеев, автор отнюдь не склонен нагнетать антииудейские настроения. Более того, подстрекателем и глашатаем антииудаизма в его сочинении представлен лжец и совратитель душ Симон.

По всей видимости, публикуемые апокрифы адресовались самым разным социо-культурным слоям. Многочисленные элементы комизма должны были обеспечить им популярность и в кругах интеллектуалов, и среди полуграмотного плебса. И все же у каждого из них имелся свой собственный социальный адресат. Хотя в основе обеих версий лежит один и тот же сюжет, уровень и способы его художественно-стилистической разработки далеко не одинаковы. Пространная версия — произведение изощренно литературное, построенное по принципу сатуры — одного из сложнейших жанров римской словесности. Сатура[21] предполагала соединение стилистических приемов разных литературных форм, и в частности — чередование высокого стиля философско-моралистического увещания (или обличения) и просторечной словесной перепалки. В соответствии с ее требованиями господствующий в первых главах апокрифа эпически-возвышенный тон вскоре исчезает, и вместо него все отчетливее начинают звучать комические нотки, которые порой, заглушая все прочие интонации, придают действию оттенок буффонады. Их “разноголосие” внезапно прерывается высокопарным монологом, за которым опять следует стремительная словесная перепалка.

Местами апокриф невозможно воспринимать иначе, чем сценарий, предназначенный для ателланы — древнеримского народного театра с четырьмя постоянными типажами-масками: пройдохи Макка, злюки-сластолюбца Буккона, старика Паппа и учителя Доцеина. При этом первые две маски предназначаются Симону Магу и императору Нерону, а две другие — Петру и Павлу. Старейшина апостолов Петр — это Папп, имя которого образовано от латинского слова pappus — дедушка, а проповеднику и “учителю народов” Павлу отдана роль Доцеина (от лат. docens — обучающий, проповедующий). С ателланой Страсти сближает и нерасчлененность в них комического и трагического. Все это подводит к выводу, что оригинал «Страстей Петра и Павла», по всей видимости, был написан на латыни, а сохранившая их греческая версия является всего лишь переводом-парафразом[22].

Подражание ателлане присутствует и в “малых” Страстях, во многих других отношениях заметно отличающихся от “больших”. В научной литературе высказывалось мнение, что они представляют собой сокращенную переработку пространной версии. Если это и так, то следует подчеркнуть ее творческий характер. Автор краткой версии, по существу, написал новое сочинение на тот же сюжет. Оно значительно менее идеологизировано и в доктринальном, и в политическом отношении, в нем почти отсутствуют вероучительные инсталляции, а развлекательное начало господствует. Приемы и способы смехообразования в нем тоже иные. Если в “больших” Страстях комическая ситуация чаще всего возникает в результате сопряжения напыщенных и нелепых заявлений Симона с хлесткими ответными репликами Нерона и апостолов, то автор “малых”, как правило, старается рассмешить читателя грубоватой двусмысленностью. По-разному расставлены в апокрифах смысловые и назидательные акценты. В пространной версии Нерон вплоть до полета Симона не поддерживает ни одну из спорящих сторон, но в конце концов все же оказывается жертвой обмана, из-за того что поверил лжечудесам мага. В “малых” Страстях Симон почти с самого начала обольщает императора, воспользовавшись его порочностью. Заложенная здесь мораль: пороки людей — путь к овладению антихристом их телами и душами, в пространной версии отсутствует. (Примечательно, что ни в том, ни в другом апокрифе расправа над апостолами уже не мотивируется утратой властителями любимых женщин вследствие их обращения в христианство, хотя само упоминание об этом факте в пространной версии сохранилось. Этот, столь обычный для греческих апокрифов (вспомним «Деяния Павла»), мотив почему-то исчезает в латиноязычных.) Стилистика “малых” Страстей проще, словарь беднее, шутки и скабрезные намеки автора явно рассчитаны на не слишком взыскательные вкусы, и потому мы вправе думать, что их адресатом было в первую очередь простонародье.

Нужно сказать, что вторичность “малых” Страстей по отношению к “большим” совсем не очевидна. По некоторым признакам они создавались независимо от пространной версии, хотя и позже нее[23]. В главе XI “малых” Страстей упоминается город Ариция, куда после гибели Симона отвезли его тело. Согласно древним «Деяниям Петра», именно из Ариции Симон Маг прибыл в Рим. В тексте же “больших” Страстей этот город ни разу не упомянут. Кроме того, в главе X “малых” Страстей Симон жалуется Нерону на то, что “его избили галилеяне”. В пространной версии об этом ничего не сказано, зато в «Деянии Петра» побои Симона описаны обстоятельно и колоритно. Наконец, в главах VIII—IX “малых” Страстей рассказывается о воскрешении Петром мертвого юноши. В этой сцене есть дословные совпадения с аналогичным эпизодом «Деяний Петра». Из полутора десятков манускриптов, которые были использованы Р. Липсием для публикации “больших” Страстей, такой сюжет имеется лишь в одном, причем далеко не самом древнем, что позволяет видеть в нем позднейшую вставку. Иначе говоря, автор краткой версии в качестве источника должен был использовать либо сами «Деяния Петра», либо какую-то их обработку.

Поскольку ателлана была излюбленным зрелищем римского простонародья, правомерно предполагать, что автор предназначал свое сочинение жителям Рима и учитывал при этом их вкусы. Подтверждением в данном случае может служить целый ряд топографических указаний, подразумевающих хорошее знание Вечного города и его округи. В апокрифе, например, говорится, что Павел был обезглавлен близ Белых Вод у третьего милевого столба по дороге Остию. В «Мученичестве Павла» подобные указания отсутствуют.

Судя по христологии памятников, зафиксировавшей халкидонский догмат[24], они могли быть созданы не ранее второй половины V в. Отсутствие же в них каких-либо упоминаний о Деве Марии заставляет отнести их появление к тому времени, когда мариологические споры уже утратили актуальность и отошли в прошлое. Хорошая, порой даже изысканная, латынь “больших” Страстей дает основание думать, что едва ли они были созданы позднее середины, в крайнем случае второй половины VI в. Примерно в тех же хронологических рамках могли быть написаны и “малые” Страсти.

Перевод с латинского выполнен по изданию Липсия-Бонне: Acta Apostolorum Apocrypha, v. I, p. 119—177; 223—234.

Страсти апостолов Петра и Павла

(краткие)

I. В те дни, когда пришли в Рим блаженный Петр и Павел, ученики Господа нашего Иисуса Христа, принимали их волею Божией разные [люди] надежные, искренне во Христа уверовавшие. И бывали часто они в доме некоего родича Понтия Пилата, с которым познакомились, когда Пилат был наместником в Иудее.

А вскоре после того, как императором стал Нерон, привели к нему человека именем Симон. Был сей маг не слишком учен, однако ж весьма искусен во всяком выверте своего ремесла. И узнав об этом, приказал Нерон император, чтобы воины стерегли покрепче его; но, владея искусством наваждений, все же исчез он куда-то. Диву дался император Нерон, услыхав, что Симон, которого он велел под стражей держать, уж исчез куда-то. А через несколько дней, когда направлялся Нерон приносить жертвы своим богам, глядь: возник вдруг перед ним Симон маг и говорит:

— Уж не стряслось ли чего, государь император, коль ищешь ты меня? Вот он я, Симон, которого приказал ты на днях воинам стеречь. Не считай меня беглецом и, найдя, казнить не вели, сам я тебе предаюсь.

Говорит ему Нерон император:

— Нечего тебе бояться. Разгуливай на свободе и во дворце у меня почаще бывай.

II. Обрадовался тут Симон и от Нерона уж не отходил. И, беседуя с ним, спросил император:

— Скажи мне на милость, что за человек ты и откуда родом будешь?

Отвечал Симон:

— Родом я из Финикии, послан с востока Высшей Силой, дабы поверили иудеи в то, что говорил я им. Они же не только верить не пожелали, но и к кресту меня пригвоздили, а я через три дня воскрес из мертвых. И дабы убедился ты, что говорю я тебе правду, вели прийти одному из стражников и на твоих глазах снести мне голову, тогда узнаешь, на что я способен.

Не поверил отнюдь Нерон словам этим, однако настаивал тот и горячо убеждал и потому пришел стражник. Говорит ему Нерон император:

— Ступай отруби ему голову и посмотрим, точно ль он Высшей Силой послан.

Говорит тут Симон Нерону:

— Вели сделать это в темном и отменно чистом месте, чтобы никто не надругался над кровью моей и вам какого-нибудь зла или несчастья не причинил.

И пошел стражник в темницу, куда принесли горящий светильник, чтоб мечем голову Симона отрубить[25]. А Нерон, призвав постельничего своего, говорит:

— Положите в корзину ту голову и заплетите сверху, я ее перстнем своим опечатаю и в спальне поставлю.

Так и было сделано.

А на другой день говорит Нерон постельничему своему:

— Давай-ка осмотрим голову человека этого. Должно быть, наврал он нам со страха и решил с достоинством умереть, потому что не в силах был доказать, будто он и есть тот знаменитый Христос.

Принес постельничий корзину; нашел и опознал император Нерон печать свою, а открыв, обнаружил голову баранью, которая по волшебству вдруг куда-то исчезла[26]. Принялся тут Нерон восхищаться и велел сенату собраться, и рассказал всем о случившемся, и многие тоже восхищались.

III. А на третий день, когда входили в курию Нерон и сенат, появился вдруг среди них Симон и, поклонясь императору, сказал звонким голосом:

— Я тот, кого третьего дня ты велел обезглавить; смотри же:воскрес я!

Пуще прежнего стал восхищаться Нерон и все, кто с ним там был. И повелел он воздвигнуть Симону статую за сей подвиг.

Говорит тут Симон:

— Много чего я вам теперь покажу, дабы поняли вы, что Высшей Силой я послан.

Отвечал Нерон император:

— Дозволяется ничего не делать тебе, ибо и так уж я верю, что способен ты все совершить, чего пожелаешь.

И еще много чего сказав, удалился потом Нерон к себе во дворец, повелев, чтоб и Симон с ним шел. А когда внутри они оказались, вошли в спаленку поукромнее; и уж не знаю, что за странные и волшебные наставления Симон Нерону делал, но показал ему все, на что горазд и в чем ловок был.

IV. А на другой день взял за руку Симона Нерон и проследовали вместе они в курию. Усевшись же, сказал так сенату Нерон:

— Отцы сенаторы, великого человека бог отчизне нашей послал. Это тот, кого бичевали иудеи и смерти предали.

И поскольку все изумились, сказал Симон:

— Если кто из вас хочет узреть родича своего или кого-нибудь из друзей своих, которых лишился давно, пусть мне скажет, и явятся тотчас.

Меж тем присутствовал там один из родственников Пилата, живший в Иудее, когда Понтий Пилат там службу нес. И поняв, что не Христос это вовсе, молвил он так:

— Превосходнейший император, хоть и знаком хорошо я с делом, которое в Иудее случилось, однако ж, этого человека не знаю. Положим, в словах его кое-что и похоже на правду, но позволь допросить мне его публично о том, что известно мне, и распознаю, в самом ли деле Христос он или же нет.

Отвечал император Нерон:

— Допроси его, коли мерещится тебе что-то.

Говорит тогда Симону Пилатов родич:

— Как зовут тебя?

А тот в ответ:

— Аз есмь Христос, коего, бив плетьми, иудеи распятью предали.

И убедившись, что не Христос это вовсе, а Симон Маг, молвил тот:

— Лжешь! Ты ведь Симон Маг. Теперь-то тебя я вполне признал. Прежде ты закона христианского держался, но посрамленный Петром, который и впрямь был учеником Христовым, ушел ты из Иудеи. Всем можешь врать, да только не мне, ибо все, что случилось там, прекрасно я знаю.

И затем к императору повернувшись, молвил он так:

— Прошу тебя, государь император, поскольку обретаются здесь, в городе вашем, Петр с Павлом — ученики Христа этого, прикажи им прийти, чтобы они с ним друг друга опознали.

А смущенный Симон зашептал императору:

— Вели, пусть придут, и если точно это Петр с Павлом, признают они меня.

Говорит Нерон император:

— Отыщите их и велите назавтра к нам явиться.

V. А выйдя из курии, вдруг увидал император, что собралась перед ней толпа большая, и спросил — что случилось? Отвечали ему:

— Да ведь тот, кто внутри перед вами речи держал, так же и к народу здесь речи держит, и те же слова, что говорил перед вами, народу теперь говорит.

Изумился император Нерон, и весь сенат с ним: как это Симон одновременно в чертоге пред императором находился и снаружи к народу речь держал. И воздавая Высшей Премудрости, повелел Нерон, чтобы и вторую Симону статую воздвигли — о двух лицах: одно к сенату обращенное, другое — к народу.

VI. Вошел на следующий день Симон в опочивальню Нерона, ибо сделался наилюбезнейшим для него, и молвил:

— Здесь уж те двое, которых родич Пилатов великими почитает. Но, послушай-ка, император, не должно им больше жить, ибо взбудоражили они всю Иудею. Да и не те это вовсе Петр с Павлом.

Велел все же Нерон, чтоб сенат собрался, и чтоб Петра с Павлом туда привели. И спросил он их:

— Как зовут вас?

Отвечали те:

— Петр и Павел, ученики мы господа Иисуса Христа.

Нерон же, на Симона им показав, спросил:

— Этого человека знаете?

Отвечали они:

— Еще как знаем мага порочного!

И, ухмыльнувшись, спросил Нерон:

— Ну и как же зовут его?

Отвечали те:

— Симон. Приходил он к нам и, крестившись, хотел за деньги благодать Божию обрести (Деян.8:19 и сл.), но проклятый за это и порицаемый ушел он от нас на свою погибель. Ибо не тот Христос, кто Христом себя называет! И если других он своими каверзами обольщает, уж нас-то никак обмануть не сможет.

Говорит Нерон император:

— А что это за Христос, чьими учениками себя вы назвали?

Отвечали ему Петр с Павлом:

— Коли хочешь узнать о том, прочитай обо всех его деяниях добрых и учении, и о подлинных и преславных чудесах его, и откроешь тогда [истинного] Христа. Этот же — зол и лукав.

VII. Говорит Нерон император:

— Да и этот при мне много чудесного совершил и все, что хотел я, тотчас показывал мне.

Говорят Петр и Павел:

— Если и совершил он что, то лишь в мороке наваждений и на краткий миг, а чего-либо путного он и прежде не делал и не сделает никогда.

Говорит тут Симон:

— Ну-ка скажи Петр, что сейчас я сделать задумал.

Петр же молча взял хлеб и, в рукаве его спрятав, сказал Симону:

— Делай, что замышляешь, дабы узнали все, что любое деяние твое — мнимость.

Тогда, быстро подняв руку, тряхнул пальцами Симон, и внезапно привиделись словно бы псы огромные и ринулись на Петра и Павла, так что все отпрянули в ужасе. Но едва бросил Петр хлеб наземь, сгинули тотчас куда-то псы-призраки. И сказал Симону Петр:

— Коли сотворил ты истинное, почему же хлеб нетронут остался в руке твоей[27] и, не сожрав его, исчезли они?

А император Симону Магу так сказал:

— Видно, побеждены мы.

Говорит тут Симон:

— Послушай-ка, император превосходный, они ведь потому знают, что однажды уж показал я им это.

Обернулся тут к Павлу Нерон и говорит ему:

— Что скажешь, Павел?

Отвечал ему тот:

— Коли не избавишься ты поскорей от этого человека, великая беда в твоем отечестве разразится.

VIII. И случилось так, что умер в то время некий знатный отрок, родственник Цезаря самого. Многие о нем в городе горевали, а большинство просило об испытании — любопытствуя, сможет ли Петр воскресить мертвого юношу, ибо, хоть и с трудом верили ему язычники, однако в таких делах и у них он слыл большой знаменитостью. Иные же говорили, что Симона надо позвать, пусть воскрешает он, если сможет. В конце концов, туда, где тело лежало, привели обоих. И обратясь к собравшимся там сенаторам, которые перед тем у Нерона были и желали знать, сможет ли кто из них двоих юношу воскресить, сказал Петр так:

— Пусть первым пробует тот, кто твердит, будто он сильнее, и с помощью той силы, о которой говорит, воскрешает мертвого.

Тут и Симон условие выставил: если сам он мертвого воскресит, пусть немедленно будет казнен Петр, если же одолеет Петр, приговор на Симона обратится. Ничего не ответил на это апостол.

И подойдя к ложу усопшего, стал выкрикивать и бормотать Симон заклятья ужасные, и по прошествии долгого времени показалось, будто двигает головою мертвец. И тотчас раздался громкий вопль всех, кто был там — мол, воскрес уж отрок. А потом все к Петру бросились, негодуя и гневаясь, как посмел он тягаться с таким могуществом.

IX. Тогда святой Петр апостол, попросив тишины, молвил:

— Если покойный жив, пусть откликнется. И уж коль воскресили его, пусть встает, ходит и говорит. Не реальность это, а наваждение. Померещилось вам, будто головою он двигал.

А потом еще говорит Петр:

— Удалите-ка от ложа Симона, и поглядим тогда, сможет ли еще раз шевельнуться мертвый.

Когда же сделали так, оставалось безжизненным тело, как прежде было. Отступил тут Петр подальше от ложа и, сотворив про себя слезную молитву, громким голосом произнес:

— Встань, отрок! Да исцелит тебя господь Иисус Христос!

И тотчас встал отрок, и говорил, и ходил, и пищу вкушал. И передал его матери Петр. Когда ж попросили Петра, чтобы не покидал он отрока, молвил апостол:

— Не тревожьтесь, не будет он Тем покинут, Кто велел подняться ему[28].

Ринулся тогда весь народ на Симона, чтоб камнями его побить, но сказал Петр:

— Пощадите! Уж и того не мало ему, что знает теперь, сколь бессильно его искусство. Пусть живет в магах и видит, как прирастает царство Христово, и терзается завистью день изо дня.

X. А тот, прибежав к Нерону, сказал, что не может больше в городе оставаться, ибо побит уже был галилеянами и потому собирается улететь, и будто б на небо вознесется, и просил императора, чтоб построили башню ему деревянную и на Капитолийском холме поставили.

И вот, в назначенный день собрался народ весь от мала до велика смотреть, как обещанное Симон исполнит. И велел Нерон, чтобы не уходили Петр с Павлом, но приведены на это зрелище были. И сказал он им:

— Что-то грандиозное готовится совершить тут Симон. И хоть верю теперь я, что все делать он будет с помощью трюков обманных, однако ж и вашу хочу силу видеть, дабы разобраться, с небес ли она исходит.

Говорят ему Петр и Павел:

— Люди мы, и нет у нас иной силы, кроме Бога нашего, который также и на глазах всего народа посрамить Симона может.

И обернувшись к Павлу, сказал Петр:

— Помолимся, став на колени, Господу нашему.

И стали они так молиться, и молвил Павел Петру:

— Крепись, ибо близок исход наш из юдоли сей.

Услыхав это, говорит Нерон:

— И куда ж это вы из-под власти моей уйти собрались?

Отвечал Павел:

— Не ведаем мы воли Господа и того, куда велит Он идти нам. Знаем только, что скоро уйдем.

Говорит тут Симон:

— Превосходнейший император, дабы знал ты, что обманщики они, ныне докажу тебе это.

А Нерон ему:

— Исполни-ка то, что затеял, и сделаю с ними все, что захочешь.

XI. И вот, забрался Симон на башню и, раскинув руки, ввысь полетел. И увидев это, завопил неистово весь народ. Говорит тут Нерон Петру с Павлом:

— Видите, ведь и впрямь Высшей Силой послан тот, кого вы магом считали. Уж скорей сами вы [душ] людских обольстители.

Молвил Петр:

— Знаем, что немного — еще и у Христа мы будем.

Говорит им Нерон:

— Все в пустословии своем усердствуете? Я смотрю: он уж неба почти достиг, вы же доселе твердите, будто обманщик он.

Говорит Павел Петру:

— Устреми очи свои и помыслы к Богу и молись.

Когда же, обливаясь слезами, поднял голову Петр и увидел, сколь восхищен Нерон парящим в воздухе Симоном, молвил ему Павел:

— Ну что, Петр, слуга Христов? Погубит сегодня нас нечестивец сей, коли Симона власть и впрямь одолеет.

Услыхав это, засмеялся над ними Нерон и сказал:

— Да уж они обезумели!

Отвечал ему с великой твердостью Петр:

— Скоро убедишься, император, что в своем мы уме.

Говорит Павел Петру:

— Моли усерднее Бога Всемогущего, дабы явил он власть свою и козни врага разрушил.

И опять обратив лик свой к небу и воздев руки, воскликнул Петр:

— Богом Отцом всемогущим и Сыном Его Иисусом Христом заклинаю вас, демоны, несущие Симона, немедля бросить его! А не то подумают все, будто он мира сего спаситель.

И едва он это сказал, рухнул Симон с небес на землю и пополам треснул. Но дух испустил не сразу, дабы паденье и гибель свои осознал, и, хоть тело его искалечено и разбито было, отнесли его в местечко Ариция. А немного спустя низверглась душа его вместе с дьяволом в геенну.

XII. Когда уразумел Нерон, что обманут он и покинут, скорбел и в грудь себя бил, сокрушаясь о падении друга этакого — мужа, и государству нужного, и для него самого пригожего. И, негодуя, стал он поводов для казни Петра искать.

А так как пришло время святым апостолам к Господу своему призываться и уже дано повеление было схватить их, просили многие христиане Петра, чтоб перебрался он в другое место. Он же противился им, говоря, что не настолько он вовсе страхом смерти напуган, дабы бежать вознамерился; и что счастье это — претерпеть за Христа, который Себя за всех в жертву принес. И непрестанно учил он, что смерть за Христа — не смерть, но бессмертье, и жизнь вечную еще настойчивей проповедал. И многое другое говорил Петр тем, кто ему бежать предлагал. Однако люди к этому его побуждали, дабы не оказался он средь неистовств бури языческой. Наконец, растроганный общим плачем, уступил Петр и обещал, что уйдет из города.

И вот, в ближайшую ночь, простившись со всеми на многолюдном молебствии и оставив всю паству с Павлом, отправился он в одиночестве. Но, едва у городских ворот оказался, видит: навстречу ему Христос. И с великой радостью почтив его, спросил Петр:

— Куда шествуешь, Господи?

Отвечает ему Иисус:

— Иду, чтобы снова распяту быть.

И понял тут Петр, что о его собственных страстях это сказано и что Христос, который в каждом мученике своем узнаваем, ныне в его лице претерпеть должен.

И возвратясь в город, пришел он туда, где обретался прежде, и на следующий день схвачен был сыщиками вместе с сотоварищем своим Павлом.

XIII. А Нерон, меж тем, все тело Симона караулил, думая, что, как и в прошлый раз, воскреснуть он сможет.

Но когда узнал, что уже гниением и зловонием он охвачен, повелел зарыть части тела его. И распалясь великим гневом на Петра с Павлом, сказал префекту Рима Клименту:

— Отец Климент, распоследние безбожники эти люди. Если мы и дальше их терпеть в живых будем, могут они религию нашу совсем погубить. Вот бы заставить их, чтоб взяли они крючья железные да и растерзали друг друга![29]

А префект Климент говорит:

— Превосходнейший император, поскольку Павел не таким уж безбожником кажется, пусть и погибнет иначе.

Говорит Нерон император:

— Пусть так погибнут они, как ты желаешь.

Вынес тут приговор свой префект Рима Климент, сказав:

— Да будет противник законов империи Римской Павел лишен головы; Петра же, чьи заклятья причиной убийства стали, распять следует.

Упросил Петр, чтобы распяли его вверх ногами, ибо считал, что не достоин он быть распятым так же, как Господь и учитель его Иисус Христос, Сын Божий, распят был. И приняли они муки в третий день июльских календ, в консульство Пизона и второе Нероново. И были они на небо взяты, а Симон в преисподнюю низвергнут.

И воистину, те, кто во Христа верит, всегда живы пребудут с Ним во славе непреходящей во веки веков. Аминь!

Страсти апостолов Петра и Павла

(большие)

1

Когда пришел Павел в Рим[30], собрались к нему все [тамошние] иудеи и говорили:

— Защити веру нашу, в коей и сам ты рожден. Ведь нелепо это, что, евреем будучи, из евреев придя, объявляешь ты себя учителем язычников и, хоть сам ты обрезан, веру обрезания отвергаешь. А как увидишь Петра, восстань на учение его, ибо отринул он всякое почитание закона нашего, перестал субботу и новолуние соблюдать и законные праздники пустыми буднями сделал.

2

Отвечал им Павел:

— В том, что я иудей и иудей истинный, убедиться вы сможете, когда и субботу будете соблюдать, и обрезание вернуть сумеете, ведь в субботний день даже Бог от всех трудов отдыхал. Есть у нас праотцы и патриархи, и Закон. Что же такое проповедует Петр в царстве язычников? А коли захотел он вдруг новое какое-то ученье ввести, пошлите за ним без волнений, без злобы, без шума, дабы свиделись мы, и на ваших глазах изобличу я его. Но если станется вдруг, что подкреплено ученье его Заветом и книгами иудеев, надлежит нам всем ему подчиниться.

3

И услышав от Павла это и подобное этому, отправились иудеи к Петру и сказали:

— Пришел из евреев Павел, и просит тебя он прийти к нему, ибо те, кто привел его, говорят, что, покуда Цезарю его не представят, не может он сам отлучаться к тому, кого видеть желал бы.

4

Услыхав это, обрадовался великой радостью Петр и, поднявшись, отправился тотчас к Павлу. И увидевшись, зарыдали они от радости и, заливаясь слезами, долго удерживали друг друга в объятьях.

Когда же изложил Павел канву своих злоключений и как тяжело ему в невзгодах плавания приходилось (Деян.27:14-44), поведал и Петр Павлу, какие он козни от Симона Мага вытерпел. Удалился только под вечер Петр, собираясь утром другого дня вновь вернуться.

5

И вот когда аврора дню начала дала, придя, нашел Петр у дверей Павловых множество иудеев. А меж иудеями-христианами и язычниками[31] нескончаемая распря шла. Говорили так иудеи:

— Мы — народ царственный, народ избранный, народ друзей божьих — Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков, с коими Бог говорил и коим явил чудеса великие и тайны Свои открыл. Вы же отроду ничего великого в семени своем не имели, только в идолах да в скульптуре порочность гнусную свою показали.

6

Иудеям, это и подобное этому говорившим, отвечали так язычники:

— Едва истину мы услышали, оставили тотчас заблуждения наши и за ней последовали. Вы же и отчие истины знали, и пророков знаменья видели, и Закон получили, и море не замочив ног перешли, и врагов своих потопленными узрели, и столп облачный являлся вам в небе днем и огонь в ночи, и манна с небес вам дана была, и вода из камня для вас струилась[32]; и после всего того вы, тельца себе изваяв, идолу поклонились! Мы ж, и чудес никаких не видев, веруем в того Бога, Коего вы, не поверив Ему, отвергли.

7

Так и подобным образом препиравшимся сказал апостол Павел, что не должно им эти споры между собой затевать, но о том бы им печься поболее, чтоб исполнил Бог обетованья Свои, кои дал Он Аврааму, отцу нашему, что де “в семени его станут сонаследниками все народы”[33], “ибо нет лицеприятия у Бога” (Рим.2:11). Ведь всяк, кто, имея Закон, согрешил, по Закону судим будет, а кто, не имея Закона, преступничал, и без Закона гибнет (Рим.2:12). И что есть в понятиях человеческих от природы такая благость, чтобы доброе одобрять и порицать дурное (Рим.2:15).

8

И когда сказано Павлом было это и подобное этому, успокоились как иудеи, так и язычники. Лишь старейшины иудеев упорствовать продолжали. Петр же тем, кто его обвинял, что закрыл он их синагоги[34], сказал:

— Внемлите, братия, Святому Духу, обещавшему патриарху Давиду, что от плода чрева его поставит Он на престоле Своем[35]. И вот Того, Кому рек Отец с небес: “Ты Сын Мой, родил Я ныне Тебя”[36], распяли из зависти первосвященники. Но дабы совершил искупление Он, потребное небу[37], заставил Себя Он вытерпеть все это, дабы подобно тому, как из ребра Адама была Ева создана, так же из бока на кресте повешенного Христа возникла б Церковь, которая, ни пятна не имела бы, ни изъяна.

9

Открыл Сей Бог путь[38] всем сынам Авраама, Исаака и Иакова, дабы пребывали они в вере Церкви, а не в безверии синагоги[39]. Так опомнитесь и внидите в радость Авраама, отца вашего, ибо то, что обещал ему Бог, исполнил. Потому и возвещает пророк[40]: “Клялся Господь и не оставит его обманутым: ты священник навек по чину Мелхиседека”[41]. Священник же на кресте оказался, когда во искупление всех веков принес в жертву тело и кровь свои.

10

И когда сказали все это и другое многое Петр с Павлом, поверила им большая часть народа, и совсем немного таких было, кто не поверил, да и те притворились, будто тоже убеждены, ибо не могли открыто пренебречь наставлениями и увещаниями апостолов. Но, углядев для себя в их проповеди конец неизбежный, позаботились старосты синагог и жрецы язычников, чтобы речь апостолов кривотолки в народе вызвала; потому-то и вышло так, что Нерону Симона Мага хвалили, а их ругали.

11

И все ж бессчетно народу проповедью Петра в ту пору к Господу обратилось. И до того дело дошло, что супруга Нерона Ливия и жена префекта Агриппы именем Агриппина так уверовали в Него, что от близости с мужьями своими отказались напрочь. А через проповедь Павла многие, приникая к Богу, военную службу бросали. Приходили к нему, случалось, аж из покоев царских и, христианами став, не хотели уж возвращаться ни на службу, ни во дворец.

Когда же поднялся потом в народе мятежный ропот, стал охваченный завистью Симон на все лады поносить Петра, утверждая, что бунтарь он и чародей. И поверили ему те, кто восхищался его чудесами, ибо заставлял он медного змея двигаться, каменные и медные статуи ходить и смеяться; а бывало — велит себя закопать и тотчас парящим в воздухе появлялся.

12

Иное — Петр: единым словом расслабленных исцелял, молитвой слепых зрячими делал, приказом в бегство демонов обращал, а случалось, — и мертвых он воскрешал и говорил людям, чтоб не только бежали они от соблазна Симонова, но и разоблачали его, дабы не показалось, будто и они дьяволу соумышляют.

13

И в конце концов прокляли все мужи благонравные Симона Мага и злодеем его объявили. Но приверженцы Симона, во всем заодно с ним будучи, ложно ручались и утверждали, будто маг. — Петр. Дошел этот спор до Нерона Цезаря, и повелел тот, чтоб Симон к нему явился.

14

Явившись, предстал перед ним Симон и тут же начал обличьем меняться: сделался вдруг мальчиком, потом — старцем и тотчас — цветущим юношей; менялся лицом и фигурой, пол свой менял и возраст, словом, на все лады, услужая дьяволу, неистовствовал.

Как увидел это Нерон, решил, что и впрямь он Сын Божий. Апостол же Петр говорил[42], что он вор и обманщик, маг, урод, злодей, подлец и во всех заповедях Божьих истины извратитель, и что волею Божьей ничего [от волхований его] кроме неистовства не остаётся, дабы стало оно для всех очевидным.

15

Тогда, придя к Нерону, сказал Симон:

— Послушай меня, славный император. Я сын Божий, с неба спустился[43]. Доселе терпел я одного лишь Петра, твердящего, что апостол он. Ныне же удвоилось зло. Говорят, проповедует вместе с ним еще и Павел теперь, который и учит тому же, и против меня злоумышляет. В общем, коли не позаботишься ты о том, чтоб погибли они, не сможет власть твоя устоять.

16

Охватила тут тревога Нерона, и приказал спешно их к нему привели. И на другой день, шли к Нерону Симон Маг и Христовы апостолы Петр с Павлом, сказал Симон:

— Мало им того, что из племени они иудейского, еще и Назарянина этого ученики.

Говорит Нерон:

— Что за Назарянин?

Отвечал Симон:

— Есть в Иудее город, который всегда наперекор нам[44] действует; Назаретом он называется. Вот оттуда как раз их учитель.

17

Говорит Нерон:

— У Бога для всякого человека внимание и любовь, почему же ты преследуешь их?

Отвечал Симон:

— Это такого сорта люди, что настроили они всю Иудею не верить мне.

Говорит Нерон Петру:

— Почему столь коварны вы, иль таков уж народ ваш?[45]

Говорит тут Симону Петр:

— Сумел ты всех провести, но не меня отнюдь; а тех, кого ты прежде уже обманул, вывел из заблуждений через меня Господь. И поскольку уж известно тебе, что не в силах ты меня победить, удивляюсь, зачем на глазах у царя ты так на рожон лезешь, будто думаешь колдовским искусством своим учеников Христа одолеть?

18

Говорит Нерон:

— Что это за Христос такой?

Отвечал Петр:

— Это тот, за кого Симон маг себя выдает, хотя сам он беспутнейший человек и дела его дьявольские. А коли желаешь ты знать, славный император, что Христом в Иудее совершено было, возьми письмо Понтия Пилата, Клавдию посланное, тогда все узнаешь.

Приказал тут Нерон, чтобы найдено это письмо было и лично ему представлено.

Копия письма[46]:

19

Понтий Пилат приветствует своего Клавдия!

То, что недавно случилось, исследовано мною лично. Из зависти наказали себя и потомков своих иудеи жестокой карой. Обещано было отцам их, что пошлет с неба им бог своего святого, который по праву их царем наречется, и обещал он, что через деву его на землю пошлет.

20

И вот, когда во время службы моей в Иудее пришел этот бог евреев, и увидели они, как слепым возвращал он зрение, очищал прокаженных, паралитиков исцелял, демонов из людей изгонял, воскрешал мертвых, ветрами повелевал, по морским волнам, не замочив ног, ходил и много других совершил чудес, и когда заговорил весь народ иудейский, что сын он божий, объяты завистью был к нему первосвященники и, схватив его, мне передали наперебой мне лгали о нем, будто маг он и вопреки Закону их поступает.

21

Я же, поверив, что так и есть оно, бичеванию его предал, как им хотелось. Они же распяли его и стражей к гробу приставили. Мои воины его сторожили, но на третий день он воскрес. Бесстыдство же иудеев дошло до того[47], что дали воинам они деньги, сказав: “Объявите, что тело его же ученики похитили”. Но те, хоть деньги и взяли, о том, что случилось, умолчать не смогли и свидетельствовали, что впрямь он воскрес и что видели они [всё] сами, и что взяли деньги от иудеев. И для того доношу я об этом, чтобы никто иного ложно не утверждал и чтобы ты не думал, будто выдумкам иудеев следует верить.

22

Когда же письмо прочитано было, сказал Нерон:

... — Ответь мне, Петр, было ли все это совершено им?

Молвил Петр:

— Да, все так, славный император, не лгу я тебе! Симон этот исполнен лжи и в обмане погряз, и хоть мнит он себя чуть ли не богом, — человек всего-навсего. Во Христе же единство полное Бога и человека[48] явлено, и осеняет Его та сила непостижимая, которой через человеческую природу надлежало на помощь людям прийти. Однако ж и в Симоне этом тоже две сущности — человека и дьявола, алчущего с помощью человека людей в сети завлечь.

23

СИМОН:

— Удивляюсь я, славный император, что внимаешь ты речам неуча этого, рыбака-завиралы, ни красноречием, ни обликом благородным и ничем другим не приметного. Но не намерен я больше терпеть этого супостата. Сей же час прикажу моим ангелам, чтоб сюда явились и меня от него избавили.

ПЕТР:

— Не боюсь твоих ангелов. Скорей они меня устрашатся из-за силы Христовой и доверия ко мне Господа моего, за которого ты себя выдаешь.

24

НЕРОН:

— Неужто, Петр, ты Симона не боишься, который божественность свою делами доказывает?

ПЕТР:

— Тот божественной сущностью наделен, для кого тайные помыслы открыты. Вот пусть и скажет он мне теперь, о чем я думаю и что затеваю. А каков замысел мой, твоим ушам я доверю до того, как говорить он начнет, дабы врать ему не повадно было.

НЕРОН:

— Подойди-ка сюда и скажи мне, что ты замыслил.

ПЕТР [подойдя]:

— Вели принести и тайно вручить мне хлеб ячменный.

И когда приказано было, чтоб принесли его и тайно Петру вручили, молвил Петр:

— Вот теперь пусть и скажет Симон, что задумано, что сказано и чтолсделано было.

25

НЕРОН:

— Уж не хочешь ли ты, чтоб поверил я, будто не знает этого Симон, который и мертвого поднял, и, сам обезглавлен будучи, через три дня восстал, и все, что ни обещал совершить, совершил?

ПЕТР:

— Однако ж не в моем присутствии совершил!

НЕРОН:

— Зато в моем! И приказал он даже, чтоб пришли к нему ангелы. И пришли!..

ПЕТР:

— Ну, коль великое уже совершил, почему б не сделать и малого? Пусть-ка скажет, что я задумал и что сделал.

НЕРОН:

— Ну же, Симон?! У меня от вас уж голова кругом идет![49]

СИМОН:

— Это пусть Петр скажет, что я задумал и что сделать собрался.

ПЕТР:

— Что затея мне Симона ведома, докажу, когда то исполню, что сам я задумал.

26

СИМОН:

— Следовало б знать тебе, славный император, что людские помыслы никому, кроме Бога, не ведомы. В общем, врет Петр.

ПЕТР:

— Ты ж себя сыном божиим называешь, вот и скажи, что я замыслил, и объяви, коли можешь, что тайно сделаю я сейчас.

И благословив хлеб ячменный, что вручен ему был, разломил его Петр и в правый да левый рукав спрятал.

27

Досадуя, что не в силах он тайну апостола разгадать, закричал тут Симон:

— Пусть же явятся псы огромные и сожрут его на глазах у Цезаря!

И возникли тотчас невероятного роста псы и на Петра бросились.

Петр же, воздев руки в молитве, показал им хлеб, который благословил перед тем. И, едва завидев его, вдруг куда-то сгинули псы[50].

Говорит тогда Петр Нерону:

— Видишь, не словом, но делом доказал я тебе, что ведомы мне затеи Симоновы. А ведь сулил он ангелов выставить против меня, напустил же псов. И оказалось, что не Божьи ангелы у него, а собачьи.

28

Говорит тогда Нерон Симону:

— Так что ж, Симон? Видно, побеждены мы?

СИМОН:

— И в Иудее, и по всей Палестине, и в Кесарии вот так он меня и преследовал. Часто споры со мной затевая[51], вызнал мои против них приемы, чтобы знать, как спастись от меня; помыслы же людские никому, кроме бога, не ведомы.

ПЕТР СИМОНУ:

— Так ведь за бога как раз себя выдаешь, отчего же помыслы каждого тебе не открыты?

29

Говорит тут, обернувшись к Павлу, Нерон:

— А ты чего, Павел, молчишь?

Отвечал Павел:

— Да будет ведомо тебе, Цезарь, что беда большая родине твоей предстоит, коли потакать этому магу станешь, и низвергнута будет власть твоя, и лишится твоя держава величия своего.

Говорит Нерон Симону:

— А ты, Симон, что скажешь?

СИМОН:

— Если не объявлю открыто, что я — бог, никто почитать меня как должно не будет.

НЕРОН:

— Так что ж медлишь? Докажи, что ты бог, мы и казним их.[52]

30

СИМОН:

— Вели построить для меня высокую башню из дерева, призову я, поднявшись на нее, ангелов моих и велю, чтоб у всех на глазах отнесли они меня к отцу моему на небо. Эти же двое совершить такого не смогут, вот и убедишься, что невежды они.

Говорит тогда Нерон Петру:

— Ты слышал, Петр, что сказал Симон? Вот и посмотрим какова его сила и какова сила бога твоего.

ПЕТР:

— Славный император, будь на то твоя воля, знал бы ты уж давно, что демонизма исполнен Симон.

НЕРОН:

— Что вы мне тут словесный плетень устроили! Завтрашний день вас рассудит!

31

СИМОН:

— Неужто веришь ты, славный император, будто я, побывавший средь мертвых и вновь воскресший, маг всего-навсего?

И, прибегнув к обычному своему коварству, говорит лукавый Симон Нерону:

— Вели обезглавить меня в каком-нибудь темном месте и там же мертвого бросить. Коли на третий день не воскресну, считай, что магом я был, но уж коли воскресну, почитай меня сыном божьим.

32

И когда повелел Нерон, чтоб сделано это было, подстроил с помощью магии Симон так, что в темноте барану голову отрубили, и покуда не был тот баран обезглавлен, казался Симоном. Когда же во мраке лишился он головы, обшарил его палач, и поднеся голову к лампе, увидел, что она баранья. Однако царю об этом рассказывать не захотел, дабы не выдать себя, что нарушил приказ он свершить казнь сокровенно.

А Симон, суливший воскреснуть на третий день, унес оттуда и голову, и тушу баранью, так что в том месте лишь засохшая кровь осталась. Сам же явился на третий день к Нерону и говорит:

— Вели-ка пролитую мною кровь вымыть, и видишь-хоть обезглавлен я был, воскрес, как и обещал тебе я, на третий день.

33

Ответил ему Нерон:

— Завтрашний день вас рассудит.

И, повернувшись к Павлу, молвил:

— А что ж ты, Павел, ничего не расскажешь — ни о том, кто тебя учил, ни кто наставником твоим был, ни о том, как сам ты во многих краях проповедал, и что из-за проповеди твоей приключалось. Сдается мне, нет ума у тебя вовсе и на что-либо дельное ты не способен.

Отвечал ему Павел:

— Неужели думаешь ты, что препираться я должен с распоследним лжецом и магом зловредным, с тем, кто душу свою смерти обрек и чей конец близок, и погибель уже грядет? С тем, кто выдает себя за другого и людей чародейством к погибели увлекает?

34

А коли речи слушать его ты захочешь и его обласкаешь, погубишь и душу свою, и державу, ибо наиподлейший он человек. И подобно египетским магам Иамнию и Мамрию[53], направившим в западню фараона и войско его, дабы в море они утонули, обольщает людей он по наущению отца своего, дьявола; и много зла некромантией совершает, использует все он, что только дурного есть в людях, и совращает тем многих беспечных на горе и погубление державы твоей.

35

И вижу я, как исторгается слово дьявола из уст сего человека, и в сокрушении сердца взываю со стоном к Духу Святому, дабы скорее открылось, кто он таков. И чем больше он на небо вознестись помышляет, тем вернее в глубинах ада сгинет, где плач стоит и скрежет зубовный.

36

Что же до веры Учителя моего, о которой спросил ты меня, то лишь те постичь ее могут, кто в помыслах своих чист. Но всюду, где согласие ныне и мир, проповедовал я ее и нес повсеместно слово мира от Иерусалима до Иллирика (ср. Рим.15:19).

37

Учил я, чтобы возлюбили люди друг друга;

Учил, чтоб в почтительности они друг друга предупреждали (ср. Рим.12:10);

Учил я богатых и знатных, дабы не заносились они и на богатство неверное не уповали, но возложили б надежды свои на Бога (ср. 1 Тим.6:17);

Учил неимущих довольствоваться одеждой и пищей (ср. 1 Тим.6:8);

Учил бедных, чтоб и в нужде своей радостны оставались;

Учил отцов, дабы детей растили они своих в назидании страха Божьего (ср. Еф.6:4);

Учил детей благим советам внимать и родителей шаться (ср. Еф.6:1-3);

Учил имущих исправно налоги платить;

Учил торговцев платить подати служителям государcтва (ср. Рим.13:6-7) и обманных мер не использовать;

Учил я жен, чтобы любили они мужей своих и как владык своих почитали;

Учил мужей хранить верность супружескую, словно веру Божию, если хотят они сохранить свою честь пред всеми, ибо, как наказует муж жену блудную, так же и мужа блудного Бог Отец и Создатель сущего наказует;

Учил я господ, дабы милосерднее обходились с рабами своими; учил рабов, чтобы верно, будто Господу Самому, они своим господам служили (ср. Кол.3:18-22);

Учил я Церкви наши, дабы они Единого и Всемогущего, Незримого и Непостижимого Бога чтили.

38

Учение же сие не от людей мне дано, и не человеком вовсе, но Иисусом Христом (ср. Гал.1:1), Отцом Славы, с небес со мной говорившим. И, посылая проповедать меня, сказал мне Господь мой Иисус Христос: "Иди, и буду в тебе духом жизни Я для всех, кто в Меня уверовал. И все, что ни скажешь и что ни сделаешь, благословлю”.

39

Поражен был Нерон, услышав это и обернувшись к Петру, спросил:

— А ты что скажешь?

И молвил Петр:

— Все, что поведал Павел, — истина, ибо долгие годы изо всех уголков римского мира получал я письма от епископов[54] наших, и писали мне о делах и словах его чуть ли не всех городов епископы. Когда же был он еще гонителем веры Христовой, воззвал к нему голос с небес и наставил в истине, ибо не из зависти был он врагом веры нашей, но по незнанию. Окружали же нас лжехристиане, вроде Симона этого, явились и лжеапостолы и лжепророки. Отринув святость Писания, тщились они истину сокрушить. И надобно было, чтоб воспротивился им муж сей, с младости своей ни к чему иному влечения не имевший, кроме познания тайн Закона Божьего, через кои постиг он, как защитником истины ему стать и лжи гонителем. Поскольку ж гонительство его не от вражды, но от любви к Закону возникло, Сама Истина, воззвав с небес к нему, рекла: “Я есмь Истина, Кою ты защищаешь, так не гони же меня, ведь та самая Истина Я, за которую с врагами ее ты сразиться жаждешь” (ср. Деян.9:5). И когда уразумел он, что значит сие, отринул он то, что утверждал раньше, и стал на защиту гонимой им прежде тропы Христовой — дороги тех, кто не заблудится никогда, истины тех, кто ошибаться не будет, тем же, кто верует — жизни вечной (ср. Ин.14:6).

40

СИМОН: Смотри, славный император, сговорилась эта парочка против меня. Я — истина, а они на меня посягают!

ПЕТР: Никакая ты не истина. Ради одного обмана говоришь ты все и делаешь.

41

НЕРОН: Павел, а ты что скажешь?

ПАВЕЛ: Тому, что от Петра услышал и что мною говорено, верь! Заодно мыслим. Потому как один Господь Иисус Христос у нас.

СИМОН: Диспут что ли, по-твоему, славный импера-дор, у меня тут с ними? Ведь устроили они заговор против меня! — и повернувшись к апостолам божьим, — “Слушайте, — говорит, — Петр с Павлом, раз я здесь ничего вам не могу сделать, пойдем туда, где разберусь я как должно с вами”.

ПАВЕЛ: Смотри, славный император, как он зубы-то нам скалит!

ПЕТР: Неужто не смешон тебе одураченный демонами пустомеля этот с головой набекрень, возомнивший; будто разоблачить его невозможно?

42

СИМОН: Целы вы, пока я силу свою не явил!

ПАВЕЛ: Как бы тебе самому отсюда целу уйти!

ПЕТР: Вот уж увидит силу Господа нашего Иисуса-Христа Симон и разуверится, что сам-то он Бог!

СИМОН: Не верь ты им, божественный император, ведь и сами они обрезаны, и других обрезают...

ПАВЕЛ: Обрезания плоти держались мы прежде — покуда истину не узнали, а как истина-то нам открылась, обрезанием сердца и себя, и других теперь обрезаем.

ПЕТР: Коли обрезание скверно, почему ж ты сам-то, Симон, обрезан?

43

НЕРОН: Как? И Симон обрезан?

ПЕТР: Не мог бы иначе он улавливать души, если б себя за иудея не выдавал и не прикидывался, будто учит Закону Божьему.

НЕРОН: Ты, Симон, как вижу, завистью одержим, потому и преследуешь их. Видно, у тебя с Христом ихним вражда великая. Боюсь, как бы не пришлось тебе худо и не оказаться б тебе промеж жерновов.

СИМОН: Ошибаешься, император!

НЕРОН: Что значит “ошибаешься”? Что вижу, то и говорю. Ясно ж, что враг ты и Петра, и Павла, и Учителя их.

44

СИМОН: Павлу-то Христос учителем не был.

ПАВЕЛ: Кто Петра, воплотившись, учил, Сам же и меня через откровение наставил. А чем нас обрезанием попрекать, пусть-ка лучше скажет Симон, почему сам он обрезан?

СИМОН: Что вы от меня о том допытываетесь?

ПАВЕЛ: Стало быть, есть нам резон допытываться!

НЕРОН: Что ж ответить-то им боишься?

СИМОН: Да ведь в ту пору, когда я обрезание принял, оно Богом предписывалось. Потому и обрезан.

45

ПАВЕЛ: Слыхал, славный император, что сказал Симон? Но, коль обрезание — благо, почему ж ты обрезанных предал и настоял в сенате, чтоб спешно их истребили?[55]

НЕРОН: Да и я о вас мнения невысокого.

ПЕТР с ПАВЛОМ: Хорошо или плохо о нас ты думаешь, к делу не относится. Одно нам важно: чтоб исполнилось то, что Учитель наш обещал.

НЕРОН: А вдруг я этого не захочу?

ПЕТР: Не о том речь, чего тебе хочется, а о том, что Он нам сулил.

46

СИМОН: Видишь, славный император, что за люди они! Кротостью твоею воспользовавшись, тебя же и повязали!

НЕРОН: Ну, покуда и ты мне доверия не внушаешь.

СИМОН: Уж я столько тебе чудес и подвигов совершил, что удивляюсь даже, как ты во мне до сих пор сомневаться можешь.

НЕРОН: Ни сомнения, ни сочувствия ни один из вас у меня не вызвал. Но ответь мне все же на вопрос мой.

47

СИМОН: Ничего тебе больше не отвечу!

НЕРОН: А все потому, что заврался вконец! Видно, даже я с тобой совладать не в силах, зато Бог всесилен, Он справится.

СИМОН: Не буду я тебе отвечать.

НЕРОН: Ну и ты для меня место пустое! Как погляжу, лжив ты насквозь. Однако ж, хватит! Все трое необузданность нрава своего показали и во всем меня сомневаться заставили, так что и не знаю теперь, кому верить можно.

48

ПЕТР: Проповедую я единого Бога Отца во Христе Спасителе со Духом Святым, Творца всего сущего, сотворившего небо и землю, и море, и все, что в них; истинный царь Он, и царству его конца не будет.

НЕРОН: Что это за царь-государь?

ПАВЕЛ: Всех народов Спаситель.

СИМОН: Тот, о ком речь идет — как раз я! И имейте в виду, Петр с Павлом, не будет вам того, о чем мечтаете — не удостою я вас мученического венца!

ПЕТР с ПАВЛОМ: Чтоб тебе, злобный маг, вовек пусто было!

49

СИМОН: Слушай, Цезарь Нерон, дабы убедился ты, что они обманщики, а я с небес послан, завтра ж на небо отправлюсь, и тех, кто мне верит, одарю блаженством, а на тех, кто отвергать меня смеет, гнев свой обрушу.

ПЕТР и ПАВЕЛ: Призвал нас некогда Бог ко славе своей, тебя же дьявол на мучение призывает. Поспешай!

50

СИМОН: Слушай, Цезарь Нерон, не вяжись ты с этими безумцами, дабы мог я милостив к тебе быть, когда приду на небо к отцу моему.

НЕРОН: Да откуда ж нам знать, придешь ли ты еще на небо?

СИМОН: Прикажи, чтоб построили из досок больших и брусьев высокую башню, дабы мог я, на нее поднявшись, ангелов своих призвать. В воздухе-то они ко мне явятся, а на земле среди грешников появиться невмочь им.

НЕРОН: Вот бы взглянуть, как это ты сделаешь!

СИМОН: Вели, чтоб башню построили, и увидишь.

51

Приказал тогда Нерон воздвигнуть на Марсовом поле высокую башню и повелел, чтобы весь народ и вся знать явились на это зрелище. А на другой день, когда все ее брались, велел, чтобы были там и Петр с Павлом. Приве ли их тотчас к нему. И сказал он им так:

— Надлежит истине сегодня открыться.

Отвечали Петр с Павлом:

— Воистину! Но не мы изобличим его, а Бог над Иисус Христос, Сын Божий, о котором лгал Симон, будто сам он Им и является.

52

И обернувшись к Петру, сказал Павел:

— Мне лучше на колени встать и Бога молить, тебе же — едва заметишь что приступил к делу Симон, — вымолить милость Господню, ведь ты первым был избран Господом.

И, став на колени, принялся молиться Павел. Петр же, на Симона глянув, молвил:

— Приступай к тому, что затеял, ибо разоблачение твое близко и близок наш из мира уход. Вижу уж я Христа моего, и зовет он к Себе меня с Павлом.

53

НЕРОН: Куда ж это вы против воли моей пойдете?

ПЕТР: Куда призовет нас Господь наш.

НЕРОН: Да кто ж господин-то ваш?

ПЕТР: Господь Иисус Христос, и вижу я, как Он нас себе призывает.

НЕРОН: И эти, стало быть, на небо собрались...

ПЕТР: Куда угодно будет Ему, туда и призовет.

СИМОН: Дабы ты знал, император, что лгуны они, пришлю я к тебе, едва на небо приду, ангелов своих и позову тебя к себе в гости.

НЕРОН: Ну так делай же, как сказал.

54

И вот, залез у всех на глазах увенчанный лаврами Симон на башню, распростер руки и полетел. Как увидел это Нерон, говорит он Петру:

— Честный человек Симон, вы же с Павлом лгуны.

А Петр в ответ:

— Сейчас убедишься, что и впрямь мы ученики Христовы, он же не Христос вовсе, а маг и злодей.

НЕРОН: Доселе упорствуете? Гляньте: он на небо уж вступает.

55

Тогда Петр, взглянув на Павла, сказал:

— Подними голову и посмотри!

И, возведя полные слез глаза и узрев летящего Симона, молвил Павел:

— Что ж оцепенел ты, Петр? Исполни начатое, ибо уже призывает нас Господь наш Иисус Христос.

Услышав это ухмыльнулся Нерон и говорит:

— Видят, что побеждены, вот и ополоумели.

А Петр ему:

— Сейчас убедишься, что в своем мы уме.

Павел же молвил Петру:

— Не отвлекайся.

56

И, устремив на Симона взор, сказал Петр:

— Заклинаю вас, ангелы Сатаны, возносящие его ввысь, чтоб обмануть сердца людей неверующих, заклинаю Богом Творцом всего сущего Иисусом Христом, восставшим на третий день из мертвых, дабы не возносили вы Симона, но тотчас и бросили.

И тотчас, отпущенный, рухнул Симон в местности, которую называли Священной дорогой, и на четыре части разбившись, кровавыми брызгами четыре утеса омочил. И свидетельствуют они до нынешних дней о победе апостолов в Риме.

57

Тогда приказал Нерон держать Петра и Павла в оковах. Тело же Симона велел бережно в течение трех дней сторожить, думая, что на третий день он воскреснет.

Говорит ему Петр:

— Теперь-то уж не воскреснет, ибо впрямь он мертв и обречен на вечные муки.

А Нерон ему:

— Да кто ж надоумил тебя этакое злодейство-то совершить?

ПЕТР: Коли хочешь знать, уж одних притязаний его довольно, чтобы сгинул он и подобной хулы на Бога к умножению мук своих не возводил больше.

НЕРОН: Смутили вы душу мою, и потому подвергну я вас в назидание прочим суровейшей казни.

ПЕТР: Не тому свершиться должно, чего ты хочешь, но тому, что обещано нам.

58

Говорит тут Нерон своему префекту Агриппе:

— Нечестивцев этих лютой смерти надо предать и потому велю я, чтоб железными крючьями их в Навмахии[56] разодрали и чтоб все подобные им были истреблены беспощадно.

ПРЕФЕКТ АГРИППА: Божественный император, не вели их одинаковой казнью казнить.

НЕРОН: Почему?

АГРИППА: Потому что Павел виноват куда меньше, Петр же и в убийстве повинен, и нечестивец впридачу.

НЕРОН: Какой же тогда их казни подвергнуть?

ПРЕФЕКТ АГРИППА: Думаю я, нечестивцу Павлу вправе мы голову отрубить; Петра же, еще и убийство вдобавок к тому совершившего, вели на кресте распять.

НЕРОН: Прекрасно ты рассудил!

59

И тотчас увели Петра и Павла с глаз Нерона. И обезглавили Павла близ Белых Вод у третьего милевого столба по дороге Остию.

60

А когда Петра к кресту подвели, молвил он:

— Был Господь мой Иисус Христос, с небес на землю сошедший, на кресте прямо повешен. Я же с земли на небо сподобился призываться, и потому крест мой должен голову мою к земле направлять, а ноги — к небу. А поскольку и недостоин к тому же я на кресте подобно Господу моему висеть, переверните мой крест!

И опрокинув крест, пригвоздили они ноги его вверху, а внизу — руки.

61

Между тем собралась огромная толпа, проклиная и понося Цезаря Нерона, и до того были люди гнева полны, что хотели тотчас Цезаря самого убить. Но удержал их Петр, сказав:

— Внемлите, детоньки, прошу я вас, и не делайте этого, но послушайте, что скажу я вам. Ведь, поддавшись несколько дней назад на уговоры братьев, ушел уж я было [из Рима], но повстречал на дороге меня у ворот городских Господь мой Иисус Христос. И, поклонясь ему, спросил я:

— Куда Ты шествуешь, Господи?

И сказал Он мне:

— Ступай за мною, Петр, ибо иду Я в Рим, дабы вновь распяли меня.

И когда последовал я за Ним и в Рим возвратился, молвил Он мне:

— Не бойся, ибо пребуду с тобой Я, пока не введу тебя в дом Отца Моего.

62

И потому-то, детоньки, не препятствуйте пути моему, ибо ступают уж ноги мои по стезе небесной. Не печальтесь, но возликуйте вместе со мной, ведь пожинаю я ныне плоды трудов своих.

И сказав так, рек еще Петр:

— Благодарю тебя, Пастырь Добрый, ибо сострадают мне овцы, коих вверил Ты мне. Уповаю на то, что разделят они со мной милость Твою. Тебе их вручаю, дабы не тосковали без пастыря те, у которых Ты есть, благодаря Кому сумел я взрастить стадо сие. — И, сказав так, дух испустил.

63

И явились тотчас туда святые мужи, коих прежде никто не видел и потом увидеть не мог. Говорили они, что пришли едва ль не из Иерусалима, и вместе с мужем славным Марцеллом, который, уверовав, покинул Симона, и последовал за Петром, унесли они тайно тело апостола[57] и положили под Теребинтом близ Навмахии, в местности, называемой Ватикан.

64

И говорили народу мужи эти, уверявшие, что из Иерусалима они пришли:

— Веселитесь и радуйтесь, ибо сподобились вы обрести великих заступников, друзей и святых апостолов Господа Иисуса Христа. И знайте, что сей царь прескверный Нерон власть удержать после убийства апостолов не сможет и будет скоро во прах повергнут, и достанется царство его другому.

65

А потом вышло так, что слилась воедино ненависть к Нерону и народа римского, и войска его. И решили они бичевать публично злодея, пока вина его вместе с духом выбита будет. Когда же слух о замысле этом Нерона достиг, напал страх на него, и трепет его объял нестерпимый, и бежал он, да так, что только его и видели. Были правда и те, кто говорил, будто гонимый лютым холодом и голодом скитался он до поры в лесах, покуда волки его не сожрали.

66

Когда же собрались греки везти тела святых апостолов на Восток, случилось землетрясение невероятной силы, и сбежался народ римский, и поспешил за ними, и настиг греков на третьей миле Аппиевой дороги, близ местности, что Катакомбой зовется. И хранились там их тела один год и семь месяцев, пока отделывались гробницы, в которых прежде тела святых апостолов обретались, куда и были они возвращены, восславляемые гимнами, и погребены были мощи Святого Петра в Ватикане близ Навмахии, а Святого Павла у второй мили Остийской дороги, где благодать молитв во веки веков пребудет. Аминь.

[1] Сохранились лишь фрагменты греческого оригинала. Полностью текст дошел до нас на латыни в манускрипте VII в., обнаруженном в библиотеке итальянского города Верчелли, в связи с чем этот памятник часто называют «Верчеллианскими деяниями».

[2] Город в 125 стадиях (ок. 20 км.) от Рима по Аппиевой дороге.

[3] Создается впечатление, что эта “говорящая собачка” явилась одним из прототипов двух разных “героев” М. А. Булгакова, который, без сомнения, был хорошо знаком с изданием Липсия-Бонне и неоднократно использовал в своем творчестве образы и идеи опубликованных там апокрифов.

[4] Напомним, что подобное чудо совершает в латинской версии «Евангелия Псевдо-Фомы» трехлетний Иисус. Но если в контексте египетского рассказа возвращение к жизни вяленых (= мумифицированных) рыбешек воспринимается как вполне уместная и довольно прозрачная аллегория, то в «Верчеллианских деяниях» оно выглядит всего лишь забавным фокусом, исполненным Петром “по просьбе зрителей”. Таким образом, логично думать, что источником этого сюжета послужило «Евангелие Псевдо-Фомы», а не наоборот.

[5] Commodian. Carmen apologeticum, versus 623—626.

[6] Arnobius. Adversus nationes, II, 12.

[7] Acta Xanthippis et Polyxenae, XXIV.

[8] Didascalia apostolorum, cap. XXIV.

[9] В издании Р. Липсия (ААА, v. I) они озаглавлены: «Passio apostolorum Petri et Pauli brevior» и «Passio sanctorum apostolorum Petri et Pauli». Иногда их также называют «Псевдо-Хегесиппом» и «Псевдо-Марцеллом».

[10] Этот антагонизм преобладал в их отношениях на протяжении всего доникейского периода, несмотря на стремление большинства христианских авторов II—III вв. подчеркивать лояльность “нового Израиля” Империи. Характерно, что христианские высказывания об императорах отличались двойным стандартом: в книгах, обращенных к язычникам, о них говорилось с подчеркнутым уважением, в литературе же, предназначенной “для внутреннего пользования”, всем им без исключения предрекались “рыдания в безднах ада”. Сравни, напр., «Апологию» Тертуллиана (гл. 30—35, 39) с его же трактатом «О зрелищах» (гл. 30).

[11] Согласно одному из толкований, получившему распространение уже в I—II вв. и поддержанному Иринеем Лионским, под “числом зверя” (шестьсот шестьдесят шесть) в Апокалипсисе Иоанна Богослова (13:18) скрыты слова “Нерон Кесарь”. Подробнее см.: Козаржевский А. Ч. Источниковедческие проблемы раннехристианской литературы. М., 1985. С. 86—87. В III в. Нерона открыто называли Антихристом и церковные писатели, и апокрифическая литература. Ипполит Римский в трактате «О Христе и антихристе» (ок. 200 г.) называет Римскую империю “скверной блудницей”, а носителя ее верховной власти прямо отождествляет с антихристом (гл. 29, 49, 58).

[12] Хотя в произведениях Лукиана и Апулея вера в магию беспощадно высмеивалась, описанные этими авторами суеверия были реальной чертой современного им общества. Судя по «Любителю лжи» (13) и «Метаморфозам» (II, 1), наиболее расхожим представлением о магии была вера в умение чародеев заставлять статуи и картины ходить и смеяться, а также переносить по воздуху то, что естественным образом не летает. Важной сферой деятельности магов считалась также некромантия (см.: Гелиодор. Эфиопика, VI; Апулей. Метаморфозы, II, 25—27). Чародейство, по общему убеждению, требовало укромного темного места, освещенного не более чем одним светильником (см.: Апулей. Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинений в магии, 42, 47; Метаморфозы, III, 21; сравн.: “малые” Страсти, гл. II), а сами магические заклятья следовало произносить шепотом или очень тихим голосом. Апулей рассказывает, что даже молитва, обращенная к богам прилюдно, в обычном храме, но произнесенная слишком тихо, могла повлечь за собой обвинение в магии (Апология, 47, 54). Большая роль в магических действиях отводилась специальным снадобьям. Считалось, например, что кровь убитого или казненного обладает огромной вредоносной силой (см.: Метаморфозы, III, 17; сравн.: “малые” Страсти, гл. II).

[13] Мифы народов мира, М., 1987. Т. I. С. 269. См. также: Лукиан. «Любитель лжи», 22—24.

[14] См.: Апулей. Апология, 61—64; Метаморфозы, III, 15, 18; IX, 29. О принуждении чародеями богов говорит также Флавий Филострат в «Жизнеописании Аполлония Тианского», см., напр.: VIII, 7.

[15] См.: Апулей. Апология, 47.

[16] Очевидно, такой взгляд на чародейство был характерен не только для автора этого апокрифа. В «Деянии Петра с Симоном» (гл. 31) о лжечудесах Мага сказано: “И казалось, что мертвых он возвращает к жизни, и на мгновение пробуждались они”.

[17] Петр после воскрешения отрока подчеркивает, что воскрес тот по воле Иисуса Христа. Апостолы говорят Нерону: “Не мы изобличим Симона, но Бог наш. Иисус Христос”.

[18] См.: Shotwell J. Т., Loomis L. R. The See of Peter. N.-Y., 1991. P. 126, not. 23. Такая оценка вполне согласуется со свидетельством Евсевия Кесарийского о восьмитысячной иудейской общине Рима при Октавиане Августе.

[19] В «Деянии Петра с Симоном» о спорах между Павлом и учителями Закона упомянуто лишь вскользь: “Часто, бывало, спорил Павел с учителями иудеев и побеждал их, ибо Христос, на которого их отцы руки наложили, отменил субботу, праздники и обрезание...”.

[20] Об антииудейских выпадах христиан дает представление обличительная речь Ханании в карфагенской синагоге (см. «Историю Филиппа», гл. 6). Иудеи, со своей стороны, “награждали” Христа следующими эпитетами: “сын плотника и блудницы”, “осквернитель субботы”, “одержимый бесом самаритянин, чье тело выкрали ученики, чтобы пошел слух, будто он воскрес, и которого огородник оттащил подальше, чтобы толпы посетителей не вытоптали его грядки с салатом” (см.: Тертуллиан. О зрелищах, 30).

[21] “Satura” (лат.) буквально — “смесь”, “всякая всячина”.

[22] К тому же в латинском тексте этих апокрифов нет тех специфических конструкций (типа Genetivus absolutus), которые обычно служат признаком перевода текста с греческого. Существующий еще с XIX в. (см., напр.: Shotwell J. Т., Loomis L. R., Op. cit. P. 174, not. 115) взгляд, согласно которому греческий был языком оригинала, до сих пор остается практически не аргументированным.

[23] Последовательность, в которой публикуются эти памятники, продиктована тем, что читателю, уже знакомому с пространной версией, вряд ли была бы интересна краткая.

[24] Наиболее показательна в этом отношении глава 22 “больших” Страстей.

[25] Вариант: “пошел... и... отрубил”.

[26] Латинское слово arietinus одновременно означало и “бараний”, и “двусмысленный, кажущийся обманный”. Возможно, эпизод с бараном навеян упоминанием в «Деяниях Петра» города Ариции, откуда Симон прибыл в Рим и где существовало святилище Дианы, ставшее в IV—V вв. центром языческой оппозиции христианству. Прилагательное, образованное от этого топонима, на слух практически не отличалось от слова “бараний — обманный”, что, вероятно, давало повод для шуток и постоянно обыгрывалось в христианской среде.

[27] Явные сюжетные неувязки в тексте апокрифа, скорее всего, являются следствием соединения переписчиком нескольких его версий или редакций. Можно предположить, что в какой-то из них Симон приманивал хлебом псов-призраков из потустороннего мира. См. комментарий к гл. 27 “больших” Страстей.

[28] Вариант: “Не будет он Богом покинут, Который велел подняться ему, мы же всего лишь рабы Его. Будь спокойна за сына, мать, и не тревожься. Есть страж у него!”

[29] Как явствует из гл. 58 “больших” Страстей, замысел Нерона заключался в том, чтобы сделать Петра и Павла участниками потешного (для зрителей) морского сражения — разновидности гладиаторских боев.

[30] В греческой версии добавлено: “из Испании”.

[31] Из дальнейшего ясно, что “язычниками” здесь названы языко-христиане, т. е. те, кто уверовал в Мессию Иисуса, не будучи прежде иудеем.

[32] Имеются в виду эпизоды ветхозаветной истории.

[33] См: Быт.22:18: “... и благословятся в семени твоем все народы земли”, Гал.3:8.

[34] Ни о каком закрытии синагог христианами в доникейскую эпоху речи быть не могло. В действительности в течение долгого времени христиане и иудеи вместе собирались в синагогах и вели споры об истинности или самозванстве Мессии Иисуса. Памятник в данном случае отражает реалии своей эпохи, при этом обоснование закрытию синагог создается ложной ссылкой на авторитет апостолов.

[35] Ср.: Пс.131:11: “Клялся Господь Давиду в истине и не отречется ее: от плода чрева твоего посажу на престоле твоем”. Это обетование в Новом Завете отнесено к Иисусу Христу. См., напр., Деян.2:30: “Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его”. Здесь, как и в других канонических текстах, подразумевается престол царя Давида, именно так (со строчной буквы) передают это все переводы. В апокрифе же в результате замены “super sedem ejus” Вульгаты на “super sedem suam” речь идет уже о престоле Всевышнего.

[36] В канонических Евангелиях этот возглас передан несколько иначе: Мф.3:17: “Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое Благоволение”, Мк.1:11: “Ты Сын... благоволение”; Лк.3:22: “Ты Сын... в Тебе Мое благоволение”. В апокрифе же возгас, обращенный к Христу, контаминирован с обращением Бога к Давиду: “Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя” (Пс.2:7).

[37] “искупление... небу”. В греческом тексте: “... спасение мира”.

[38] Варианты: “Через Него (т. е. через Христа) открыл Бог путь сыновьям”; “Ныне Бог открыл путь”; “Сей Бог открыл путь жизни”.

[39] В греческом тексте добавлено: “и обрели жизнь и спасение в имени Его”.

[40] В греческом тексте добавлено: “Давид”.

[41] Это ветхозаветное пророчество (см. Пс.109:4) христианская экзегеза связывала с Христом — потомком Давида (см. Евр.7:17,21). В греческом тексте апокрифа: “Клялся Господь Давиду...”. Таким образом, следующая фраза о священнике, оказавшемся на кресте, относится к Иисусу Христу.

[42] Внезапное вмешательство отсутствовавшего Петра, скорее всего, является следствием неудачного соединения разных редакций.

[43] “С неба спустился” — эта фраза была для слуха римлян двусмысленной. Помимо основного значения она имела смысл, близкий к нашей поговорке “с неба свалиться”, т. е. спятить, нести околесицу.

[44] Вариант: “вам”.

[45] Варианты: “Или таков народ ваш?”; “вы и народ ваш”, “даже по сравнению с народом вашим”; “народ ваш или вы?”

[46] Апокрифическое Письмо Понтия Пилата Клавдию (иногда — Тиберию) сохранилось в нескольких, существенно отличающихся друг от друга вариантах. Хождение в христианской среде таких подделок зафиксировано уже в первой половине II в., об одной из них упоминается в Первой Апологии Иустина Мученика (гл. 35). О письме Пилата императору Тиберию знал и Тертуллиан (Апология, 5, 21).

[47] “Бесстыдство же иудеев дошло до того...”. Вариант: “и до того злы на него иудеи были...”.

[48] Варианты: “двух природ”; “двух сущностей”.

[49] В оригинале: “Ego me inter uos поп conuenio”.

[50] Ячменный хлеб в греко-римских поверьях обладал большой магической властью над инфернальными силами. В «Метаморфозах» Апулея ячменные лепешки служат Психее пропуском в подземный мир и охраной во время ее пребывания там. “Не думай, что потерять эти ячменные лепешки — пустое, ничтожное дело, — говорит ей башня, — если хотя бы одну утратишь, света белого больше не увидишь” (VI, 19).

[51] Здесь явно подразумеваются так называемые «Клементины», главы: II, III, VI, XVI, XX.

[52] В одном из манускриптов в этом месте имеется вставка, почти дословно воспроизводящая текст VIII и IX глав “малых” «Страстей Петра и Павла».

[53] В обычном написании — Ианний и Иамврий. Эти египетские чародеи безымянно упоминаются в книге Исход (7:11-22; 8:7-19; 9:11) как противники Аарона и Моисея, но в комментариях на Исход Талмуда и таргума Ионафана они названы по имени. В новозаветных текстах их имена встречаются только у апостола Павла (2 Тим.3:7): “Как Ианний и Иамврий противились Моисею, так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере”. Любопытно отметить, что вину за гибель фараона и его войска апокриф возлагает на противников Моисея.

[54] Здесь автор апокрифа допускает явный анахронизм, т. к. во время описываемых событий (середина I в.) еще не сложился институт епископов как полновластных предстоятелей христианских общин.

[55] В манускриптах, сохранивших этот текст, последняя фраза читается по-разному и обращена в одних случаях к Симону (при этом купируются слова “в сенате”), в других — к Нерону. Второй вариант выглядит более логичным.

[56] Навмахией назывался расположенный за Тибром цирк Калигулы, в котором для развлечения римлян часто устраивались потешные “морские сражения” с участием гладиаторов.

[57] Папа Григорий Великий (ок. 540—604) пишет о попытке восточных христиан “украсть тела блаженных апостолов”. См.: Epistolae, IV, 30.