Руслан Хазарзар

Попытки онтологизации

Реализм игнорирует или отрицает самый первый факт — тот факт, что все, что мы знаем, находится в нашем сознании.

Артур Шопенгауэр

Если одни философские системы пытаются отрешиться от метафизики, то другие, наоборот, хотят метафизику свести к естественному. Если аналитическая философия хотя и не решила проблему демаркации, но тем не менее напрямую связывает надежность эмпирического результата со связями, существующими в языке, на котором он получен, то диалектический материализм так и не может определиться, чтó есть материя (субстанция как вещь в себе или нетождественный ей феномен), однако считает познаваемым что бы то ни было, тем самым онтологизируя свое представление о мире. Однако элементы метафизики присутствуют как в аналитической философии с так и не решенной проблемой демаркации, так и в диалектическом материализме с полным отсутствием объяснения связи между субстанцией и феноменом.

Однажды на одной из философских сетевых конференций я проводил мысль, что предмет познания не имеет смысла без субъекта познания. На это мне возразили: как же так, разве рибонуклеиновые кислоты (РНК) не имели смысла до того, как возник человек разумный? Да, согласился я, если не было другого субъекта познания, то РНК тогда смысла не имели. Так же, как ныне не имеет смысла куздра — без уточнения, что это такое. РНК тогда и получили смысл, когда человек соотнес их с чем-то действительным; или наоборот — когда действительное осмыслил как РНК. Причем субъект познания с принципиально иной познавательной способностью мог осмыслить это действительное совершенно иначе и дать ему другое имя. Отнюдь не случайно т. н. инструменталисты утверждают, что «теории ничего не говорят о «реальности». Они представляют просто языковое средство для упорядочения наблюдаемых в эксперименте явлений в определенного рода схему, которая будет эффективно функционировать при предсказании новых наблюдаемых. Теоретические термины являются удобными символами. Постулаты, содержащие их, принимаются не потому, что они «истинны», а потому, что полезны. Они не имеют никакого дополнительного значения, кроме способа функционирования в системе. Бессмысленно говорить о «реальном» электроне или «реальном» электромагнитном поле»[1]. РНК — не больше и не меньше, чем символ, описывающий действительность. Что стоит за этим символом и стоит ли вообще — неизвестно, метафизично, ибо символ вне наивного реализма или панлогизма Гегеля в принципе не тождествен материи. Что-то, возможно, за РНК стояло и раньше. Но беда в том, что и сама формализация «до» и «после» не имеет смысла без субъекта восприятия времени. Мы уже говорили о том, что если время имеет место быть реально и независимо от субъекта, то оно, такое реальное время, нам совершенно неизвестно, и даже неизвестно, где его искать.

РНК — это элемент отдельной научной и одновременно человеческой теории. Нечто онтологическое понимается нами как РНК — понимается на уровне человеческой формализации и включается в конкретную научную модель[2]. Но было бы грубой ошибкой говорить, что научные модели существуют и имеют смысл сами по себе, без субъекта, их создавшего.

Вообще, отказываясь от классического академизма, от классической метафизики и от опосредования в качестве основного принципа мышления, неклассические системы не только свободно оперируют такими понятиями, как энтропия сама по себе, не только отождествляют онтологию (ин)детерминизма со статистической закономерностью, но и признают приоритет модели перед бытием. Интерсубъективные модели подменили собой реальность, а потому следует признать, что общее современное мировоззрение намного ближе к мифу, нежели оно само готово это признать. С практической точки зрения, жить в мифе, жить мифом оказалось рациональнее, нежели разрешать вопросы нерациональной метафизики. Рациональное объяснение мира заслонило сам мир. Пропасть между субъективизмом и объективизмом в рамках самого мифа была объявлена несуществующей. «Та гармония, которую человеческий разум полагает открыть в природе, существует ли она вне человеческого разума? — спрашивает Анри Пуанкаре и сам же отвечает: — Без сомнения — нет; невозможна реальность, которая была бы полностью независима от ума, постигающего ее. Такой внешний мир, если бы даже он и существовал, никогда не был бы нам доступен. Но то, что мы называем объективной реальностью, в конечном счете есть то, что общо нескольким мыслящим существам и могло бы быть общо всем»[3]. Пуанкаре прав, что т. н. «объективность» есть по сути интерсубъективность. Прав он также и в том, что познание Природы самой по себе весьма проблематично, если вообще возможно. Единственное, что можно поставить в укор французскому мыслителю, так это его самоуверенное заявление о небытии реальности самой по себе, ибо этот тезис не может быть доказан известными средствами.

Справедливости ради надо сказать, что позитивизм и аналитическая философия как последние наследники классического академизма не стали отождествлять модель мира с самим миром, но и они в попытке отстранения от метафизики отдали приоритет модели. А потому, с одной стороны, мы строим математические модели возникновения Вселенной, но, с другой стороны, готовы при этом отнять у этой модели любое соответствие с реальностью. Стивен Хокинг, один из основателей современной космологии, признает: «Я принимаю позитивистскую точку зрения, что физическая теория есть просто математическая модель и что бессмысленно спрашивать, соответствует ли ей какая-либо реальность»[4].

Здесь мы подошли к более общей проблеме. При всей близости философии Дж. Беркли к солипсизму, клойнский епископ тем не менее был, так сказать, объективистом, ибо за пределами субъективного Я полагал бытие абсолютного Бога. Но Беркли последовательно и убедительно доказывал: бытие есть воспринимаемое. Не только материя, но и идея напрямую зависит от субъекта познания. И, как правило, именно Бог, или Абсолютный Дух, в объективном идеализме является тем самым Субъектом, который дает бытие всему.

Действительно, как можно понимать информацию саму по себе, отрицая того, кто ее заложил, и того, кто ее воспринимает? Неужели информация одна и та же — воспринимает ли ее, условно говоря, амеба, человек или Божественный Разум?

Информацией может быть названо только то, что осознано (т. е. заложено или воспринято) — осознано хотя бы Абсолютной Идеей. Бессмысленно говорить об информации без допущения субъекта ее заложения и без установленных сознанием систем ее обработки (интерпретации). Информация сама по себе — не имеет смысла.

Говорят, если обезьяне позволить тыкать пальцем по клавиатуре, то, при допущении временной неограниченности этого процесса, она, обезьяна, рано или поздно напишет «Войну и мир». Позволю себе не согласиться с этим утверждением. Т. е. я могу допустить, что последовательность литер в «творении» обезьяны будет полностью совпадать с произведением Л. Н. Толстого. Однако сама обезьяна не вложит в свое «произведение» ни единой мысли и никакого смысла, и в гипотетическом мире обезьян никто и никогда не прочтет этого «творения»: т. е. вне сознания не будет существовать и «Войны и мира». Ибо «Война и мир» — это не последовательность закорючек, а идея, информация, роман, записанный с помощью литер. При этом сама запись аподиктично подразумевает, что литеры относятся к некоторому языку, несут в себе какой-то смысл, какую-то информацию. Сам же гипотетический эксперимент с обезьяной — всего лишь спекуляция нашего разума, говорящая о том, что сколь угодно большое, но конечное множество вариантов так или иначе исчерпывается при бесконечном числе попыток. А потому столь любимый схоластами телеологический аргумент к разумности и необычайной сложности нашей природы ничего не значит по сравнению с тем, что сама эта «разумность» или «сложность» так или иначе может быть осмыслена нами.

Мы рассматриваем нерасшифрованные образцы древнего письма как информацию именно потому, что ее заложило разумное существо, человек. Письмо, если нам совершенно не известен ни его алфавит, ни его язык, потому и считается письмом, что кто-то заложил в него смысл. В противном случае оно не было бы письмом, ибо не всякую закорючку или каракулю можно считать носителем абстрактной информации. В этом аспекте показательна хиромантия: считать ли линии руки информацией о нашей судьбе или не считать — напрямую зависит от нашего отношения к ним.

Компьютерный компактный диск сам по себе не знает, что на нем записано. И он не есть образ углублений на своей поверхности, с помощью которых записана информация. И углубления на поверхности компактного диска сами по себе еще не есть информация в прямом смысле слова. Информация появляется в ходе ее познания, восприятия, интерпретации. Не умея воспринимать и интерпретировать данные компактного диска, мы никогда не воспримем записанную на нем информацию, т. е. информация, актуальная в сознании того, кто ее заложил, не будет воспринята тем, для кого она была предназначена.

С другой стороны, при другой интерпретации с компактного диска можно считать и совсем не ту информацию, которая была заложена. При изобретении некоего преобразователя можно с любого компактного диска или даже любого конкретного булыжника считать Windows XP и — с этого же булыжника — принципиально другую операционную систему: нужно только правильно преобразовать, т. е. интерпретировать выпуклости, впадины или, наконец, элементы кристаллической решетки. Однако никто не говорит, что на каждом конкретном булыжнике записана операционная система. Стало быть, и запись данных на компактном диске является информацией только условно — исходя из наших представлений и конвенций передачи информации. Потому что информация — она в сознании, а материя является ее носителем — и только в том случае, если есть некоторый стандарт (конвенция) ее записи и интерпретирования (машинный код, простой алфавит и т. д.). Никакая информация вне сознания нам неизвестна, а потому субъективист понимает бытие само по себе или как хаос, или как вещь в себе, допуская, что именно сознание упорядочивает, интерпретирует разрозненные перцепции в стройную информационную систему, известную нам под именем действительность.

Кроме того, материя как феномен сама есть информация для нашего сознания, и она не может быть независима от этого сознания. Допустим, гуманоиды, воспринимающие пространство пятимерно, каким-то образом, возможно, и смогут объяснить нам, чтó это такое, но воспринять пятимерное пространство мы так и не сможем. Т. е. одна и та же «материя» несет в себе разную информацию для разных субъектов познаний. По мнению Эрвина Шрёдингера, «освобождение от нашего застарелого предрассудка» заключается в признании, что «мир вполне может иметь другие формы проявления, которые мы не способны уловить и которые не подразумевают понятий пространства и времени»[5]. А значит, говорить о какой-то конкретной информации в некоторой модели, исключая из этой модели сознание, — абсурдно. Именно в этом заключена необходимость абсолютной идеи при абсолютизации, онтологизации теоретических моделей. Именно поэтому нельзя абсолютизировать, онтологизировать теорию относительности. Если человек считает, что «законы природы» как мы их понимаем существуют сами по себе, а не представляют собой только наше понимание мира, принципиально не тождественное этому миру, то он — возможно, сам того не понимая, — проводит идею о бытии абсолютного Субъекта, который есть коррелят абсолютной информации, абсолютной истины и абсолютного смысла.

[1] Карнап Р. Философские основания физики. — М.: Прогресс, 1971. — Стр. 337.

[2] Carnap R. Der Logische Aufbau der Welt. Leipzig: Felix Meiner Verlag, 1928. S. 150; Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. — М.: Иностр. лит., 1961. — Стр. 23.

[3] Пуанкаре А. О науке. — М.: Наука, 1983. — Стр. 158.

[4] Хокинг С., Пенроуз Р. Природа пространства и времени. — Ижевск: Регулярная и хаотическая динамика, 2000. — Стр. 10.

[5] Шредингер Э. Разум и материя. — Ижевск: Регулярная и хаотическая динамика, 2000. — Стр. 73.