Язычники, принимая христианство, неминуемо вносили в него языческие тенденции. Одним из первых элементов, который гои внесли в христианскую догматику, было верование в непорочное зачатие Иисуса. Юстин прямо говорит, что это верование находится в полном согласии с язычеством, сравнивая Иисуса с сыновьями Зевса — Гермесом и Персеем (Just.Apol.I.21-22). Игнатий так называемый Богоносец доказывал: «Бог наш Иисус Христос, по устроению Божию, зачат был Марией из семени Давидова, но от духа святого [...]. Но от князя века сего сокрыто было девство Марии и ее деторождение, равно и смерть Господа» (Ignatius. Ad Ephesios.18-19; ср. Hier.Matth.1). Игнатий не только доказывает, что Иисус был зачат непорочно, но и называет Его Богом, практически отстраняясь от монотеизма — ведь идея о единстве нескольких ипостасей в одном еще не была разработана[1]. Игнатий не только отстраняется от монотеизма, но и ратует за полный разрыв с культом Яхве (Ignatius. Ad Magnesios.10; Ad Philadelphios.6), называя тех, от кого «сокрыто было девство Марии и ее деторождение», то есть иудеохристиан, князем века сего — Сатаной или его слугами.
На Игнатии нам следует заострить свое внимание, ибо он был одним из первых, кто исказил как догматику, так и дух христианства. По рождению он был сирийцем — слог его посланий, написанных на греческом языке, доказывает, что он не был природным греком. О месте и времени его рождения, о первоначальном воспитании и дальнейших обстоятельствах его жизни до мученической кончины нет определенных сведений. Прозвище Богоносец (ὁ θεοφόρος — дающий или несущий Бога), которое Игнатий бесцеремонно себе присвоил, он сам истолковывал как человек, имеющий Христа в сердце (Martyrium Ignatii.2)[2]. Кто был наставником Игнатия и кем он был поставлен епископом, об этом древние писатели говорят по-разному[3], но достойно внимания свидетельство Евсевия, что Игнатий был вторым после Еводия епископом Антиохии Сирийской (Eus.HE.III.22), приняв кафедру около 67 года. О сорокалетнем правлении Игнатия антиохийской экклесией нам ничего неизвестно, однако заслуживает внимания предание, согласно которому в 107 году Игнатий по какому-то нелепому побуждению решил пострадать и добровольно явился к Траяну, который в то время находился в Антиохии[4]. Вызвав гнев императора на самого себя (и, надо думать, на всех христиан вообще), Игнатий был отправлен в Рим для предания на съедение диким зверям. И, конвоируемый десятью воинами, которых он за жестокое обращение к себе называет леопардами, Игнатий на пути к столице Империи пишет семь посланий к различным экклесиям (Iren.Haer.V.28:3[28:4])[5]. Так, 24 августа 107 года он отправляет с некоторыми из эфесских христиан Послание к римлянам, в котором, в частности, умоляет не ходатайствовать за него и не лишать надежды на желанное мученичество: «Хорошо, если бы звери были мне уже готовы, — пишет Игнатий. — Молюсь, да будут готовы послужить мне. Я буду ласкать их и уговаривать поскорее съесть меня — они со страху до некоторых не дотрагивались, — а если не захотят, я их заставлю. Простите меня, я знаю, чтó мне полезно. Я теперь начинаю быть учеником; ничто мне не в радость — ни зримое, ни незримое, только бы достигнуть Иисуса Христа. Пусть огонь, и крест, и стая зверей; пусть разбросают мои кости, отрубят члены, смелют в муку все тело; пусть придут на меня муки дьявола — только бы достигнуть Иисуса Христа (μόνον ἵνα Ἰησοῦ Χριστοῦ ἐπιτύχω)» (Ignatius. Ad Romanos.5; Eus.HE.III.36:6-9). Молитвы Игнатия исполнились: 20 декабря 107 года он прибыл в Рим, где немедленно был отведен в амфитеатр и предан на съедение голодным зверям.
Конечно, смерть, мученичество, — все это заслуживает нашего сострадания. Но, спрашивается, ради чего пострадал Игнатий? Ради веры в Христа? Но разве призывал Иисус к тому, чтобы верующий по собственной доброй воле добивался мучений? Разве ярмо Основателя не благо и ноша Его не легка (Мф.11:30)?.. Суть, оказывается, не в этом. Игнатий сам признается, что жизнь ему стала не в радость, и выбирает такую вот форму самоубийства, искажая дух христианства, который и сегодня в некоторых извращенных умах ассоциируется с аскетизмом и страданиями (ср. 1 Кор.13:3). Такое понимание религии отталкивало от христианства ученых мужей античности, не признающих, что добровольные страдания (а не благочестивая жизнь) могут приблизить человека к Богу. Греческий писатель-сатирик Лукиан (ок. 120 – ок. 190) наверняка знал о смерти Игнатия и в карикатурной форме включил некоторые элементы его жизни в свое сочинение De morte Peregrini (О смерти Перегрина), в котором главное действующее лицо — Перегрин, — одержимое одним лишь желанием прославиться, подвергает себя самосожжению.
Отметим также, что Игнатий в своих посланиях постоянно доказывает: «На епископа должно смотреть, как на самого Господа» (Ignatius. Ad Ephesios.6); «Все почитайте [...] епископа, как Иисуса Христа, Сына Отчего» (Ignatius. Ad Trallianos.3; см. также: Ignatius. Ad Magnesios.13; Ad Smyrnaeos.8), — и, по существу, клирократию приравнивает к теократии. Такое извращение впоследствии нашло свое воплощение в догматах о непогрешимости папы Римского и Церкви (ср. Мф.20:26-27; 2 Тим.2:13), хотя, как нам известно из истории и из тех незначительных примеров, о которых мы уже сказали, христианские экклесии, как и любые земные организации, всегда были несовершенными (см. также: Деян.20:29-30; 3 Ин.9-10; 2 Кор.6:17-18; Отк.2 – 3; 18:4).
Наряду с верованием в непорочное зачатие Иисуса, язычество внесло в христианскую догматику идею о бессмертии души, чуждую как древнему культу Яхве, так и первым иудео-христианским общинам[6]. Вместе с этой идеей возникло учение о вечных страданиях в аду, хотя слово ἅδης в Библии скорее означает могилу, нежели некоторую камеру пыток[7]. В самом деле, неужели Иисус после смерти на кресте находился (страдал?) в аду, как о том повествует Библия (Деян.2:31)?..[8] Если верить в вечные муки в аду, то надо признать, что Бог есть не любовь, а палач; если верить в вечные муки в аду, то в целях милосердия надо своих детей скорее решать головой об мотыгу, чтобы они, пока не понабрали грехов, в рай отправились. Теоретик адвентизма седьмого дня Елена Уайт[9] по этому поводу пишет: «Даже если мы предположим, что Господу приятны страдания грешников, стоны и вопли тех, кого Он держит в адском огне, то какой смысл в этих муках? Возможно ли, чтобы эти ужасные вопли были сладчайшей музыкой в ушах Безграничной Любви? Утверждают, что бесконечные страдания нечестивцев свидетельствуют о Божьей ненависти ко греху, который разрушает покой и мир во Вселенной. О, какое ужасное богохульство! Тогда получается, что ненависть Бога ко греху и явится причиной его увековечивания. Многие богословы уверяют, что постоянные муки без надежды на милосердие еще больше озлобляют этих несчастных, которые, содрогаясь от проклятий и богохульств, только увеличивают свою вину. Постоянное умножение греха на протяжении бесконечных веков не может способствовать славе Божьей»[10].
Некоторые разумные теологи указывают, что в Библии по поводу загробных страданий сказано вполне определенно: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния [...], потому что в могиле[11], куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Екк.9:5,10; ср. Пс.145:4). Что же касается притчи о богаче и Лазаре (Лк.16:19-31), то необходимо помнить, что это — притча, а не буквальное описание событий. Ведь не могут, в самом деле, рай и ад находиться друг от друга на расстоянии, позволяющем переговариваться, ведь не могут мертвые еще до Второго пришествия и воскресения мертвых направиться за своим вознаграждением как реальные люди, имеющие такие части тела, как глаза, язык, пальцы. Ведь не могут люди получить свою мзду сразу же после смерти, ибо это, согласно Библии, произойдет лишь по Втором пришествии Христа (Мф.25:31-41; 1 Кор.15:20-23). Притча, говорят эти теологи, это иносказание, а потому ее надо воспринимать с точки зрения аллегории, а не буквально, ведь нельзя же, в самом деле, верить, что деревья могут разговаривать, хотя некоторые еврейские притчи говорят об этом (см., напр., Суд.9:8-15). Ну а что касается изречения Иисуса, сказанного Им благоразумному разбойнику: «Истинно говорю тебе, ныне ты будешь со Мною в раю» (Лк.23:43)[12], то суть здесь заключается в неправильной постановке знака препинания. Дело в том, что древнейшие рукописи Евангелий не содержали не то что знаков препинания, но даже пробелов между словами. Однако из общего учения Библии ясно, что, вопреки мнению переводчиков Писания, запятую следует поставить после слова «ныне»: «Истинно говорю тебе ныне (ср. Втор.4:40; 26:17-18; 27:1; 2 Цар.24:10; 3 Цар.8:28; Тов.3:12 Пс.117:2-4 и др.), будешь со Мною в раю»[13]. Действительно, разбойник, согласно Библии, не мог оказаться в ту пятницу в раю вместе с Иисусом, ибо сам Иисус в пятницу и субботу был в аду (Деян.2:31), а воскресным утром объявил Марии: «Я еще не восшел к Отцу Моему» (Ин.20:17).
Однако сегодня подавляющее большинство христианских конфессий утверждает, что душа бессмертна и продолжает жить после телесной смерти. И тут возникает закономерный вопрос: чтó происходит с этой душой после телесной смерти и до времени воскресения при Втором пришествии Христа, когда смерть и ад отдадут мертвых (Отк.20:13)? Одни полагают, что она либо горит в аду, либо наслаждается в раю, но не могут объяснить, чему гореть, если душа бестелесна, и зачем тогда после Второго пришествия вырывать души праведников и неправедников из рая и ада, возвращать их в воскресшие тела и заново судить, если, к тому же, решение этого Суда уже давно предопределено и известно? Ясно, что такое учение делает ненужным сам факт Второго пришествия. Другие считают, что после телесной смерти душа оказывается в так называемом чистилище, где она очищается от простительных грехов, хотя о таком чистилище в Писании нет и намека. Согласно Библии, когда умер Лазарь, Христос не сказал, что его душа попала в чистилище или еще куда-либо; вместо этого Иисус просто сказал: «Лазарь [...] уснул» (Ин.11:11), то есть перестал существовать как живое мыслящее существо.
Из Библии непреложно явствует, что Христос «явился для уничтожения (εἰς ἀθέτησιν) греха» (Евр.9:26), а не для того, чтобы увековечить его в огне. Трудно представить Бога, сущность которого мы воспринимаем через Нагорную проповедь, взирающего, как в Его адрес посылаются нескончаемые проклятия от вечно мучимых грешников. «Бог есть любовь» (1 Ин.4:8), а не садист! Он справедлив и не будет вечно наказывать за ошибки, совершенные в течение нескольких лет. Согласно Библии, Бог обещает нам: «Возмездие за грех — смерть» (Рим.6:23), а не вечные страдания, и только дьявол мог сказать: «Нет, не умрете» (Быт.3:4; Отк.12:9)! Кроме того, вера в вечные страдания в аду или геенне рождает страх, а страх перед Богом противоречит наибольшей заповеди в Законе: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим» (Мф.22:37-38), — ибо как же можно возлюбить Господа Бога всем сердцем, душой и разумением, если испытываешь страх? «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершен в любви» (1 Ин.4:18).
Однако, повторимся, учение Платона имело слишком много приверженцев, чтобы новое религиозное течение могло с ним не считаться, и языко-христианство, впитывая в себя элементы греческой философии, становилось более жизнеспособным и в результате не угасло, как иудео-христианство. Игнатий, Поликарп (Eus.HE.III.36:13) и последующие христианские писатели были твердо убеждены в истинности идеи о бессмертии души, а главенствующую роль в окончательном принятии христианством этой идеи как догмата сыграло учение христианского теолога и родоначальника христианской философии Августина Аврелия Блаженного, который теоретически соединил языческий неоплатонизм и христианские положения. Но еще до Августина Юстин доказывал: «Когда [мы] учим, что души злых, и по смерти имея чувствование, будут наказаны, а души добрых людей, свободные от наказания, будут жить в блаженстве, то мы говорим то же, что и [греческие] философы» (Just.Apol.I.20). Что касается наказания после Второго пришествия, то Юстин полагал, что души нечестивцев «будут соединены с теми же телами и будут преданы вечному мучению, а не в течение только тысячи лет, как говорит Платон» (Ibid.8), что «члены преступников будут пожираемы червем и неугасимым огнем, оставаясь бессмертными так, что будут зрелищем для всякой плоти» (Just.Dial.130)[14]. И все-таки даже в середине III века находились смельчаки, которые утверждали, что «душа человека в смертный час умирает с телом и вместе с ним разрушается, а в час воскресения вместе с ним и оживет» (Eus.HE.VI.37).
Идея о жизни души вне плотской оболочки еще более укрепила христиан в вере о предсуществовании Христа в качестве духовного Логоса еще до рождения Иисуса. «Христос Господь, спасший нас, хотя прежде был духом (ср. 1 Петр.1:11; Herm.Sim.5:5. — Р.Х.), соделался плотью и, таким образом, призвал нас, так и мы получим награду в этой плоти», — пишет христианский проповедник второго века (Ps.-Clem.Ad Corinthios II.9). Юстин даже отождествляет Логос с Господом Воинств Ветхого завета, то есть с Яхве Ц’баотом (Just.Dial.34,36,61), и утверждает, что именно Христос разговаривал с Моисеем из горящего куста (Исх.3:15): «Иудеи все и ныне учат, что говорил с Моисеем Бог безыменный [...]. [Однако в Моисеевых Писаниях] сказано так: “И говорил Моисею Ангел Божий в пламени огня из тернового куста, и сказал: Я — Сый, Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, Бог отцов твоих. Иди в Египет и выведи народ Мой” (ср. Исх.3:2,14-15. — Р.Х.) [...]. Иудеи, несмотря на то [...], утверждают, что Отец всего и Создатель говорил так [...]. Иудеи [...] не знают ни Отца, ни Сына. Ибо те, которые Сына называют Отцом, ясно показывают, что они и Отца не знают, и не знают также, что у Отца всего есть Сын, который, будучи первородным Логосом Бога, есть также Бог. И Он прежде в виде огня и в бестелесном образе являлся Моисею и другим пророкам, а [потом...] соделался человеком от девы, по воле Отца, для спасения верующих Ему» (Just.Apol.I.63).
Здесь надо отметить, что, несмотря на неплохое образование, огромный вклад в апологетику христианства и другие заслуги, Юстин заслуживает порицания. Из его трудов видно, что он пользовался греческой версией Ветхого завета, «порядочно отредактированной» рукой христианина. При этом, наоборот, именно Юстин в лице своего оппонента Трифона обвиняет иудеев в том, что они исправили текст Танаха, чтобы скрыть явные свидетельства «о том, что было предсказано о божестве, человечестве и крестной смерти Распятого» (Just.Dial.71-73). Причем делает он это в такой резкой форме, что приходится только удивляться, что еврей Трифон благосклонно выслушивает все обвинения Юстина и при расставании даже прощается с ним в миролюбивых тонах. Юстин, как и многие проповедники прошлого и настоящего, оторван от корней христианства — он делает выводы, не зная не только оригинального текста Танаха, но, вероятно, даже самого еврейского языка. Он твердо убежден, что Иисус был зачат непорочно (Just.Apol.I.32,53; Dial.43), и отвергает выполнение обрядового Закона (Just.Dial.19-20,43): «Народы, уверовавшие в Христа и раскаявшиеся, в чем согрешили, получат наследство вместе с патриархами, пророками и праведниками, рожденными от Иакова; хотя не субботствуют (ср. Евр.4:9. — Р.Х.), не обрезываются и не соблюдают праздников, однако, вне сомнения, получат святое наследство Божие» (Just.Dial.26). Юстин вслед за язычниками и автором Послания Варнавы (Варн.15) игнорирует значение субботы, называя его днем Сатурна, и почитает день Солнца — воскресенье (Just.Apol.I.67; Dial.41). Ириней, хотя и является писателем более поздней эпохи, стоит к первоначальному учению христиан намного ближе, нежели Юстин. В частности, Ириней утверждает, что хотя обрядовые предписания Торы и отменены с распятием Христа, но заповеди Декалога (Исх.20:2-17; Втор.5:6-21), а значит, и святость Шаббата, остались для христианина незыблемыми (Iren.Haer.IV.16:1). В отличие от Юстина, Ириней знает личное имя Отца Небесного (Iren.Haer.I.1:7[4:1]; 1:14[21:3]) и справедливо считает, что, согласно Библии (Исх.3:13-15), именно Он, Яхве, а не Иисус Христос, разговаривал с Моисеем из горящего куста (Iren.Haer.III.6:2). Кроме того, Ириней не настаивает на неотвратимости вечных страданий для нечестивцев и говорит: «Все сотворенное имеет начало бытия и продолжает свое существование, доколе Богу угодно будет, чтобы оно существовало» (Iren.Haer.II.56:1[34:2]).
По мере того, как христианство распространялось по Римской империи, стали появляться и критики христианства, которые теоретически обосновывали свои критические воззрения против основных положений новой религии. Среди китов античной критики христианства, как-то: Фронтон[15], Порфирий[16], Юлиан[17], — особое место занимает Цельс, которого мы уже неоднократно цитировали. В частности, Цельс писал[18]: «Утверждение некоторых христиан и иудеев, что бог или сын божий не то сошел, не то сойдет на землю в качестве судьи над [всем] земным, — самое постыдное, и опровержение его не требует долгих слов (IV.2). В чем смысл такого сошествия бога? Чтобы узнать, что делается у людей? Значит, он не всеведущ? Или он знает все, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти (IV.3)?.. [У христиан] и у иудеев один и тот же бог. Во всяком случае, [христиане, принадлежащие к] главной церкви, открыто признают это, а также принимают за истину принятую у евреев космогонию, в частности насчет шести дней [творения] и седьмого дня, в который бог, отдохнув, ушел на свой наблюдательный пункт (VI.59). Как можно не считать нелепым бога, который приказывает: “Да будет то, да будет другое или это”, который работает один день столько-то, на другой день на столько-то больше, затем на третий, на четвертый, пятый, шестой день (VI.60)? И после этого, прямо-таки как жалкий ремесленник, он устает и нуждается для отдыха в праздности (VI.61)! [А что означает “да будет свет”, и к кому обращен этот призыв?] Ведь не занял же творец свет сверху, как человек, зажигающий светильник у соседей (VI.51)? [Вообще, они рисуют себе бога по своему подобию. Но] у бога нет ни уст, ни голоса; у него нет и ничего другого из того, что нам знакомо (VI.62). И [бог] не создал человека по подобию своему, ибо бог не таков и нисколько не похож ни на какой образ (VI.63). Он не имеет фигуры или цвета, он не участвует в движении и в сущности (VI.64). От него все исходит, а он ни из чего; бог недоступен слову [...], он не обладает никаким свойством, которое может быть охвачено названием; он вне всякого восприятия (VI.65). Космогония христиан воистину совершенно нелепа; совершенно нелепо также их писание о происхождении людей, о сотворении человека “по образу бога”, о том, как бог насадил “рай”, как там проходила жизнь человека и о приключившейся беде, когда он за грех был изгнан и переселен “напротив сада насаждений”. Моисей все это написал, ничего не сообразив (VI.49). Моисей и пророки, оставившие [христианам свои] писания, не зная, какова природа мира и человека, сочинили грубую нелепость; [начать с того, что Моисей считает, что мир сотворен богом, но не может указать, из чего]. Гораздо нелепее, что он уделил на сотворение мира несколько дней, когда дней еще не было. Ведь когда не было неба, еще не была утверждена земля и солнце еще не обращалось[19], — откуда взялись дни (VI.50,60)?.. [Христиане говорят:] “Так как бог велик и непостижим, он вдохнул свой дух в тело, подобное нам, и послал его сюда [к нам], чтоб мы могли слушать его и у него поучаться” (VI.68). [И опять-таки выступает нелепость рождения Иисуса от девы]; если [бог] хотел отправить [на землю] дух от себя, зачем ему надо было вдунуть его в чрево женщины? Ведь мог же он, имея уже опыт в сотворении людей, и этому создать [готовое] тело, а не заключать свой дух в такую нечисть; в этом случае, если бы [Иисус] был прямо создан свыше, он не вызвал бы к себе такого недоверия (VI.73). Далее, если в самом деле бог [...], проснувшись от долгого сна, захотел спасти род человеческий от зол, почему же это он послал свой дух [...] в один уголок [земли]? Ему следовало таким же образом надуть[20] много тел и разослать их по всей земле. [Ведь были другие народы, более достойные внимания бога, чем иудеи], боговдохновенные народы халдеев, египтян, персов, индусов, [тогда как] евреи — [жалкий народ], которому предстоит вскоре погибнуть (VI.78,80). [И как это] всеведущий бог не знал, что посылает сына к дурным людям, которые согрешат и казнят его (VI.81)?»
Но, несмотря на подобную критику, христианство распространялось, постепенно «завоевывая» Римскую империю. «Да в кого же, как не в Христа, уверовали все народы? — в ораторском экстазе восклицает Тертуллиан. — Да в кого же уверовали и другие народы: парфяне, мидяне, эламиты, жители Месопотамии, Армении, Фригии, Каппадокии, Понта и Асии, Памфилии, Египта и частей Африки, находящихся за Киринеею, и жители Рима, и жившие тогда в Иерусалиме иудеи, и другие народы, и разные обитатели Гетулии, многочисленные жители Мавритании, все пределы Испании, разные народы Галлии, и недоступные для римлян места Британии, но подчиненные Христу, а равным образом — сарматы, даки, германцы, скифы и многие отдаленные народности и многие острова и провинции, неизвестные нам, которых мы не можем и перечислить?»[21] В христианской догматике возникали новые верования и убеждения. Так, идея о жизни души человека после его телесной смерти породила теорию о личностной сущности святого духа (ср. Рим.8:16).
Действительно, в Библии о святом духе часто говорится как о личности (Мф.28:19; Ин.16:14; Деян.15:28; 2 Кор.13:13), он как бы обладает личностными качествами (Быт.6:3; Лк.12:12; Ин.16:8; Деян.13:2; 1 Петр.1:2; 2 Петр.1:21; Рим.8:26). Кроме того, он наделен божественными свойствами (Иов.33:4; Пс.138:7-10; Ин.14:16; 16:13; Деян.5:3-5; Рим.8:2,11; 1 Кор.2:10-11; 12:4-6,11; Еф.4:30). Однако решить, что святой дух — личность, могли только грекоязычные христиане, находящиеся под влиянием греческой философии (Кол.2:8), в которой политеизм и пантеизм — дело обычное. Христианам, знакомым с семитской словесностью, такое не могло прийти в голову. В семитской литературе, особенно в Библии, широко распространен такой троп, как метонимия, и такой вид метонимии, как синéкдоха. Например, когда Иисус говорил: «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф.6:3), Он, разумеется, не подразумевал, что левая рука и правая — две отдельных от человека личности. Поэтому, когда в Писании духу Божиему приписываются личностные качества, они относятся к Богу, ибо святой дух, как следует из общего повествования Библии, — это не личность, а действенная сила Бога (Лк.1:35), которой, в частности, можно «исполниться» (Лк.1:41; Деян.2:4). Если бы первые христиане действительно считали святой дух личностью (или даже Богом), то они, во-первых, дали бы ему личное имя, а во-вторых, персонизировали бы также дуновение Божие (נִשְׁמַת אֱלוֹהַ) и дух гнева Его (רוּחַ אַפּוֹ) (Иов.4:9; ср. Отк.5:6). И, казалось бы, Аристотель уже давно дал в своей Риторике определение слову συνεκδοχή, и, казалось бы, многие ученые мужи языко-христианства должны были знать этот вид метонимии, но, тем не менее, христианам, воспитанным на греческой философии, ближе оказалась теория о личностной сущности святого духа, нежели символико-риторическое восприятие библейской литературы.
Уже в конце I века языкохристиане начинают применять титул Бог не только к Отцу Небесному, но и к Иисусу[22], мало заботясь о том, что это находится в противоречии с верой в единого Бога, с монотеизмом[23]. Так, Юстин называет Христа Богом и Господом сил (Just.Dial.34,36), но при этом твердо убежден, что Сын подчинен Отцу и, в отличие от Отца, был рожден: «Как начало, прежде всех тварей, Бог родил из себя самого некоторую разумную силу, которая от духа святого называется также то Славой Господа, то Сыном, то Премудростью, то Ангелом, то Богом, то Господом и Логосом; сам Он (Христос. — Р.Х.) называет себя также Вождем Воинств, когда Он явился в образе человеческом Иисусу Навину (Нав.5:13-14. — Р.Х.). Ибо Он имеет все эти названия и от служения своего воле Отеческой, и от рождения по воле Отца» (Just.Dial.61). «Мы знаем, — пишет Юстин, — что Он (Иисус Христос. — Р.Х.) — Сын самого истинного Бога, и поставляем Его на втором месте, а дух пророческий — на третьем [...]. Нас обвиняют в безумии за то, что мы после неизменного и вечного Бога и Отца всего отдаем второе место распятому человеку» (Just.Apol.I.13). Кроме того, Юстин называет Иисуса Христа Человеком Распятым и Первенцем нерожденного Бога (Just.Apol.I.53).
Многие христиане исповедовали Христа в качестве Премудрости Божией, ссылаясь при этом на следующий библейский текст: «Не премудрость[24] ли взывает? [...]; она взывает у ворот при входе в город, при входе в двери: “Господь (יהוה) имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони: от века я помазана (выделено мною. — Р.Х.), от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, [я была] там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облакá, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя [была] с сынами человеческими”» (Прит.8:1,3,22-31). Отметим, что иудеохристианам было чуждо такое понимание сущности Христа, они не допускали Его предсуществования и не соглашались исповедовать Его Логосом и Премудростью Божией (Eus.HE.III.27:3-6).
Впервые учение о предсуществовании Христа мы находим у апостола Павла в посланиях к колоссянам и к филиппийцам и у Квартуса (Ин.1:1-3; 3:13; 6:51,62; 8:23,58; 17:5; Флп.2:7; Кол.1:15). Последний, кроме того, называет Его единородным Сыном Бога (Ин.1:14; 3:16; 1 Ин.4:9), а автор Послания к евреям применяет к Христу еще и определение первородный (Евр.1:6). То есть эти писатели предполагали, что Христос-Логос был рожден или создан прежде других духовных сыновей Бога (ангелов) и что только Он был рожден или создан непосредственно Богом. Этот первородный и единородный Сын участвовал вместе с Отцом и под Его руководством в создании всего сущего, «ибо Им (Сыном. — Р.Х.) создано все, чтó на небесах и чтó на земле, видимое и невидимое» (Кол.1:16), и «все чрез Него нáчало быть, и без Него ничто не нáчало быть, чтó нáчало быть» (Ин.1:3; см. также Евр.1:2). Эти писатели, вероятно, предполагали, что, когда Бог сказал: «Сотворим человека по образу Нашему» (Быт.1:26), — Он обращался к Сыну.
Отметим, что греческого слово протóтокос (πρωτότοκος) означает не перворождающий или первотворящий, а именно перворожденный (первородный). Для того, чтобы обозначить перворождающего или первотворящего, в греческом языке есть другие слова: ἀρχηγενής или ἀρχηκτιστής. Кроме того, если понимать слово моногенэс (μονογενής) как единорождающий, а не единорожденный (единородный), то придется исключить из участников творения мироздания Бога-Отца, а это — абсурд. Правда, Исаак тоже назван единородным сыном Авраама (Евр.11:17), хотя он не был его единственным сыном и даже первенцем (Быт.16:16; 21:1-21; 25:1-6); поэтому слово моногенэс в Библии, вероятно, воспринималось Юстином и другими христианскими писателями II – III веков как единственный в своем роде, уникальный, но все же рожденный, ибо имеет род — генэс. Таким образом, такие слова, как прототокос и моногенэс, доказывают то, что Христос, согласно Библии, не был безначальным, а был рожден (или сотворен) Отцом еще до волощения Логоса (Ин.1:1-3,14); Христос не безначален, ибо Его начало «от дней вечных» (Мих.5:2).
Учение о некотором единстве нескольких ипостасей в одном Боге было чуждо христианским писателям I – III веков. Юстин, как мы указали выше, строго разделяет Отца и Сына, иначе бы он утверждал, что с Моисеем из тернового куста говорила Троица или Отец и Сын в одном Боге. Говоря об Иисусе Христе, Юстин доказывает: «Тот, который [...] называется Богом, есть иной, нежели Бог Творец всего, — иной, разумею, по числу, а не по воле (ἀριθμῶ λέγω ἀλλ᾽ οὐ γνώμη), ибо я утверждаю, что Он делал только то, что сотворившему все Богу, выше которого нет другого Бога, угодно было, чтобы Он делал и говорил» (Just.Dial.56). Ириней, полемизируя с гностиками, которые учили о некоторых эманациях Верховного Бога, пишет: «Отец только называется Богом, который поистине есть [Бог...]. Господь [Иисус] Его только исповедует своим Отцом (Cum ipse solus Pater Deus dicatur, qui et vere est... sed et cum Dominus hunc solum confitetur proprium Patrem)» (Iren.Haer.II.42:1[28:4]). «Никто другой [...], — продолжает Ириней, — не именуется Богом и не называется Господом, кроме Бога и Господа всего, который также говорил Моисею: “Я есмь Сущий; и скажи сынам Израилевым так: Сущий послал меня к вам”, и кроме Его Сына, Иисуса Христа, Господа нашего, который верующих во имя Его делает сынами Божиими» (Ibid.III.6:2). В другом произведении — Доказательство апостольской проповеди (Εἰς ἐπίδειξιν τοῦ ἀποστολικοῦ κηρύγματος)[25] — Ириней утверждает: «Отец есть Господь, и Сын — Господь, и Отец есть Бог, и Сын — Бог, ибо от Бога рожденный есть Бог. И вместе с тем по Его бытию и по силе Его существа должно признавать единого Бога, но по домостроительству нашего спасения совершенно справедливо как Сына, так и Отца. Ибо [...] те, которые предопределены приближаться к Богу, привлечены и пленены для Отца Сыном» (Irenaeus. Ostensio apostolicae praedicationis.47). Здесь учение об Отце и Сыне обосновывается на домостроительстве спасения, что является до-никейским и даже до-оригеновским обоснованием. То есть Бог один — Отец; Иисус называется Богом лишь как слуга Отца, ибо через Христа идет спасение Божие. Таким образом, Ириней не говорит ни о каком единстве ипостасей в одном Боге и доказывает, что только две Личности могут называться Богами — Отец и Сын, но никак не святой дух. Ориген, в свою очередь, говорит: «Мы чтим Отца истины и Сына-Истину, которые суть два в отношении к ипостаси, но одно по единомыслию и согласию и торжеству воли» (Orig.CC.VIII.12; ср. Tert.Adversus Praxeam.22). Такое определение находится в соответствии с логием из Евангелия от Иоанна: «Я и Отец — одно» (Ин.10:30), где слово одно, употребленное в среднем роде (ἕν — Neutrum от εἷς), не может обозначать одно лицо, одну личность и одного Бога (ср. Ин.17:21,23), а только, вероятно, одну волю. Ориген также полагал, что Бог-Отец, Бог-Сын и Святой Дух представляют собой отдельные сущности[26], подчиненные друг другу по нисходящей линии. Таким образом, Троица, по Оригену, не представляла единства: Логос и Дух Святой — последовательные эманации (αἱ ἀπόῤῥοιαι — истечения) Верховного Бога-Отца. Этот субординационизм, главным образом, и привел Оригена к осуждению его Церковью (по инициативе императора Юстиниана I) на V Вселенском соборе в 553 году, когда он был посмертно признан еретиком.
В начале IV века приобрел огромное значение вопрос об установлении единого символа веры и о подавлении учения, которое вдруг признали ересью, — арианства. Основоположником этого учения был признан александрийский священник Арий (ок. 280–336), хотя, по сути, еще до этого оно было отражено в трудах Оригена, к которым сам Арий часто апеллировал. Арий, как и Филон Александрийский, подчеркивал существование пропасти между Богом и миром материи и утверждал, что только через посредство промежуточной сущности — Логоса — возможна связь между миром и Богом (ср. 1 Тим.2:5). Поэтому Логос, считал Арий, не может быть равным Богу по существу. Логос, то есть Иисус Христос, сам — творение Божие; Он, следовательно, хотя и создан до всякого творения и до создания времени, все же существовал не всегда. Таким образом, Логос существенно отличается от Бога — Вечного, Неизменного, Несотворенного. В своих посланиях и в произведении Θάλεια (Пир) Арий убеждал своего оппонента, епископа Александра Александрийского, что Логос был не всегда, Он возник из небытия (ἐξ οὐκ ὄντως; отсюда и термин экзуконтиане; ср. 2 Макк.7:28), Он не изначален и не совершенен; Он подобен Богу, но не единосущ Ему. В результате спор свелся к тому, считать ли Христа единосущным (ὁμοούσιος) или подобосущным (ὁμοιούσιος) Богу, и в данном случае дело как будто в самом деле шло о разнице на йоту (ι). Но за этой йотой скрывались более серьезные расхождения. Египет, где был центр арианской ереси, менее других провинций поддавался силе Римской империи. Египет, который часто бывал ареной борьбы против Рима, в III веке несколько раз отпадал от столицы Империи и провозглашал собственных императоров. Здесь была не столько борьба двух систем богословия внутри христианства, сколько борьба христианской Церкви как дополнения к мировой империи против остатков старого мира. Что касается императора Константина I (ок. 285–337), то он видел в арианстве проявление обособленности Египта от остальной Империи; с этим он мириться не мог. По утверждению Евсевия в произведении Жизнь Константина (Eus.Vita Constantini.II.64-72), в письме, адресованном Арию и его противнику Александру, Константин предлагал обеим сторонам путем взаимных уступок прийти к соглашению. Но и распоряжение императора не помогло, и, чтобы положить конец спору, Константин предложил созвать собор, который состоялся в императорском дворце в Никее (Вифиния, Малая Азия) в 325 году.
Собор открыл некрещеный Константин (по свидетельству Евсевия, император крестился лишь незадолго до смерти, в 337 году) и дал в своем вступительном слове инструкцию собору: так или иначе прийти к согласию. Выработанный собором символ веры — единосущность Отца и Сына — был подписан большинством епископов. Несогласные были сосланы, сочинения Ария были сожжены.
Вот выдержка из Никейского символа веры: «Кто говорит, что было [время], когда [Сына] еще не было [...], и что Он появился из небытия, или кто утверждает, что Сын Божий имеет другую ипостась или сущность, создан или подвержен чередованию или изменению — их католическая Церковь предает анафеме».
Итак, догмат о единосущности Отца и Сына был установлен. Но как быть с догматом о Триединстве Бога? В 381 году в Константинополе состоялся Второй Вселенский собор, и было объявлено, что надо поклоняться Святому Духу и прославлять Его так же, как Отца и Сына. В сущности, был подтвержден символ веры, разработанный, как утверждает традиция, Афанасием Александрийским (ок. 295 – 373) в борьбе с арианством. Вот определенные идеи, которые охватывают догмат о Триединстве Бога: существуют три божественных Лица — Отец, Сын и Святой Дух — в одном Божестве; каждое из этих отдельных Лиц вечно, и никто из них не появился раньше или позже другого; каждый является всемогущим и всезнающим, никто не является более или менее великим, чем другой; каждый из них — истинный Бог, но они не три Бога, а только один Бог.
Необходимо также добавить, что и после Никейского собора была неопределенность по поводу термина единосущность. Многие понимали его в модальном смысле исключительного единобожия, при котором Отец и Сын различаются только по имени как состояния одного и того же Лица. Другие продолжали понимать этот термин в традициях гностиков: Сын — единосущная эманация Отца, но, так как при эманациях, согласно гностикам, идет последовательная «деградация», Сын не может быть равен Отцу. Третьи признавали единосущность Отца и Логоса, но подобосущность Отца и воплощенного Сына-Христа. Поэтому многие епископы продолжали считать ортодоксальным именно понятие подобосущность... И все эти тринитарные споры происходили на фоне постоянной политической борьбы между Египтом и Азией, между Востоком и Западом...
После Никейского и Константинопольского соборов, когда основные догматы веры были сформулированы, Церковь стала стеснять прежнюю относительную свободу религиозного исследования. Верь в Триединого Бога, а не объясняй Его! Все попытки христианских деятелей объяснить этот догмат приводили к ереси. Верь, и всё! Возникли даже разногласия по этому поводу, которые существуют и по сей день между православием и католицизмом. Одно из них — это так называемое филиóкве (filioque), которое, если вдуматься, имеет смысл только в субординациальной, а не в монархианской[27] Троице.
Многие апологеты Троицы пытались объяснить сущность Триединого Бога, но в результате приходили к ереси. Трудности прежде всего заключались в трех пунктах: 1) почему Библия ничего не сообщает о Триединстве Бога? 2) почему предыдущие христианские писатели не исповедовали этого учения? и 3) почему кажется, что Дух Святой и Сын подчинены Отцу, если они равновластны? Действительно, Сын может послать куда-то Духа Святого (Ин.15:26; 16:7), Отец же в силах послать как Духа (Ин.14:26), так и Сына (Ин.3:17; 5:24; 6:57; 7:3,18), а послать кого-то, разумеется, может только тот, кто имеет еще бóльшую власть. Климент Римский по этому поводу пишет: «Апостолы были посланы проповедовать евангелие нам от Господа Иисуса Христа, Иисус Христос — от Бога. Христос был послан от Бога, а апостолы — от Христа; то и другое было в порядке по воле Божией» (Clem.Ad Corinthios I.42). Кроме того, Библия утверждает, что Отец более Сына (Ин.14:28), что «Христу глава — Бог» (1 Кор.11:3), что у Сына и у Отца разные воли (Лк.22:42) и разные знания (Мк.13:32). На последний вопрос апологеты Троицы пытались ответить следующим образом: всемогущий, всеведущий и единосущный Отцу Бог-Сын «уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек, смирил Себя, был послушным даже до смерти» (Флп.2:7; ср. Евр.2:9), а потому когда Он облекся в плотское тело, то действительно стал меньше Отца, будучи до этого равным Отцу (ср. Евр.13:8). Однако эти апологеты так и не могли ответить вразумительно, почему же единосущного Отцу Сына еще до вочеловечивания куда-то посылают и почему всемогущий и всезнающий Логос, став плотью, забыл о дне и часе своего собственного Второго пришествия (Мк.13:32)? Возникали и другие вопросы. Почему Иисус, сказав своим ученикам: «Веруйте в Бога», добавил: «и в Меня веруйте» (Ин.14:1; ср. Евр.9:24)? Почему грех человека Адама должен был искупить Бог, не завышена ли цена выкупа (1 Кор.15:22,45; 1 Тим.2:5-6; ср. Исх.21:23-25; Лев.24:19-21)? Может ли Бог находиться «одесную Бога» (Деян.7:55-56)? И т. д. Наконец было решено: «Бог Триедин. Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой — не три Бога, а один. Это — великая тайна, которую надо принять» (ср. 1 Кор.14:33). Однако в Библии нигде не говорится, что Бог не Един, а Триедин, и что это — тайна, которую нельзя объяснить, но в которую надо верить. А если завтра кто-нибудь скажет, что Бог Пятиедин и что это — великая тайна, которую надо принять?..
Еще можно понять веру в Триединого Бога католиков и православных, ибо католицизм и православие признают богодухновенным не только Писание (Библию), но и Предание (труды отцов Церкви, церковно-богослужебные книги, постановления Вселенских соборов и др.), но как понять веру в Троицу протестантов, девиз которых «Sola Scriptura!», если во всей Библии нет даже самого слова Троица[28]? Протестантизм защищается: «Писание, хотя и не открыто, но говорит о Триединстве Бога». Однако это — попытка вычитывать из Библии то, что было установлено в IV веке как догмат. Если бы писатели Библии в самом деле исповедовали учение о Троице, то они не «намекали» бы на это, а посвятили бы этому важнейшему вопросу как минимум отдельную главу. Учение же о Триединстве Бога — не библейское, ибо в Библии слово Отец не является титулом первого Лица Троицы, но синонимом Бога (Втор.32:6; Мф.6:9; 1 Кор.8:6). «Возьмем, например, слово правительство, — продолжают протестантские проповедники. — Оно грамматически стоит в единственном числе, но правительство-то состоит из определенного числа министров. Не один министр представляет весь состав правительства, а все министры составляют правительство. Так и Бог, хотя Он един, состоит из трех Лиц». Однако с таким же успехом мы можем назвать всех древнегреческих богов словом Олимп и утверждать, что Эллада исповедовала монотеизм...
Рассуждать о Троице можно до бесконечности, ибо догмат о Триединстве Бога не подлежит объяснению; это, по определению самой же Церкви, великая тайна. Причем, оказывается, эта тайна до того велика, что была сокрыта от христиан на протяжении 350-ти лет со дня смерти Иисуса и полностью открылась лишь в 381 году...
Язычество и в дальнейшем вносило в христианство свои поправки. Некоторые из них мы почерпнем из книги П. И. Рогозина «Откуда все это появилось?»[29], которая, хотя и изобилует грамматическими ошибками, содержит интересную информацию.
Наряду с культом девы Марии возник и культ Богородицы, хотя еще в 428 году константинопольский епископ Несторий решительно восстал против того, чтобы деву Марию называли Матерью Божией, ибо, по его словам, Мария была призвана Богом дать Его единородному Сыну только плоть человеческую, а не родила в прямом смысле Бога. Однако в 431 году Ефесский собор одобрил именование Марии — Матерью Божией. Вследствие этого узаконенное поклонение деве Марии стало беспрепятственно распространяться по всем церквям Запада и Востока. К деве Марии стали обращаться с молитвами, как к верной «посреднице», «ходатайнице и заступнице» рода человеческого пред Христом и Богом, хотя было «в свое время свидетельство» иное: «Един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех» (1 Тим.2:5-6; ср. 1 Ин.2:1; Евр.9:14-15). Разумеется, поклонение не только Богу, но и Его святым имеет свои корни в политеизме. Иудеохристиане придерживались других взглядов: «Я, Иоанн, [...] пал к ногам Ангела, показывающего мне сие, чтобы поклониться ему; но он сказал мне: смотри, не делай сего; ибо я сослужитель тебе и братьям твоим пророкам и соблюдающим слова книги сей; Богу поклонись» (Отк.22:8-9; ср. Мф.4:10; Рим.1:25).
В 1854 году папа Пий IX возвел на степень догмата учение о «непорочном зачатии самой Девы Марии», который гласит: хотя «Пресвятая Дева» Мария и родилась естественным образом от своих родителей, но по особому преизбытку дарованной ей благодати, в самом зачатии своем была сохранена свободной от всякой причастности греху. Таким образом, «Приснодева» Мария как бы слилась со святой Троицей, став ее четвертой ипостасью (ср. Иов.14:4; Мф.12:47-50; Мк.3:21,31-35; Ин.3:6; Рим.3:23).
Многие язычники, принимая христианство, не мыслили его без поклонения изображениям (Iren.Haer.I.20:4[25:6]). Один из самых ранних церковных соборов, собравшийся в городе Эльвире в 306 году, строго запретил иконопоклонение, видя в нем не что иное, как проникновение в Церковь грубого язычества. Действительно, одна из заповедей Декалога гласит: «Не делай себе кумира (פֶסֶל — изваяния, скульптуры) и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им» (Исх.20:4-5). Отметим, что Библия запрещает поклоняться изображениям не только «святых», но и самого Бога (Исх.32:1-35 = Ш’мот.32:1-35; ср. Пс.113:10-16 = Т’hиллим.115:2-8). Однако иконопочитание продолжалось. Император Лев в 727 году, а затем и 348 епископов собора в 754 году единогласно осудили и своими постановлениями запретили иконопоклонение. Но 33 года спустя участники Седьмого Вселенского собора (787 г.), отменив это решение, «приказали» путем специального канона поклоняться иконам — без надлежащего объяснения, почему это необходимо. С того же времени начинает поощряться и поклонение изображению креста. Но этим противостояние не закончилось. Парижский собор в 825 году вновь запретил иконопочитание. И все-таки спустя 17 лет (842 г.) культ поклонения иконам был окончательно установлен, являясь обязательным в Западной и Восточной Церквях (ср. Ис.40:18,25; Ин.4:23-24; Рим.1:21-25; 1 Тим.6:15-16).
Иконопоклонением дело не закончилось. Вопреки Библии и даже отцам Церкви второй Никейский собор в 787 году утвердил поклонение останкам мучеников; и с тех пор этот языческий обряд вошел в практику как Восточной, так и Западной Церкви, обогащая казну тех, у кого мощи имелись. Так было узаконено поклонение «тлению» (1 Кор.15:50; ср. Быт.3:19; Рим.7:18) — поклонение не Богу, а человеку: «Всякая плоть — как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал» (1 Петр.1:24).
Начиная с 880 года и до настоящего времени, как в Западной, так и в Восточной Церкви умершие деятели Церкви «сопричисляются к лику святых». Этим «святым» приписывается право «принимать Божеские почести, поклонение, молитвы и ходатайства за людей пред Богом». «Сопричисленным» служат молебны, акафисты и т. п. В честь «причисленных к лику святых» устанавливаются праздники, пишутся иконы, воздвигаются статуи и даже храмы (ср. Мф.7:1-2; Лк.6:26; Ин.5:22). Церковь присвоила себе привилегию Судьи вопреки библейскому стиху: «Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить: а ты кто, который судишь другого?» (Иак.4:12; ср. Мф.18:1-3; 23:8-12,27-31; Отк.13:7-8). А ведь на такую дерзость не осмеливался даже Иисус (Мк.10:35-45).
Несмотря на библейское высказывание, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет» (Деян.7:48), Церковь продолжала строить молитвенные дома, обогащая свою казну (ср. Мф.6:5-8; Деян.17:24-25; 1 Петр.2:5; Рим.8:10; 2 Кор.6:16; 2 Кор.11:3; Еф.2:20-22; Евр.10:11). В особенности же это обогащение шло за счет крещения и евхаристии. Так, в IX веке[30] монах Радберт Пасхазий пытался целым рядом софизмов доказать своим современникам, что хлеб и вино, принимавшиеся христианской Церковью в течение столетий «в воспоминание» о смерти Основателя, — «пресуществляются», то есть меняют свою сущность по молитве священника, совершающего это таинство. Пасхазий утверждал: хлеб и вино, которыми пользуются верующие, становятся действительными Кровью и Телом Христа — тем Телом, которое было рождено от девы Марии, и той Кровью, которая струилась из ран Христа на кресте. В 1059 году собор в Риме под председательством папы Николая II после многих бурных протестов и споров признал фантазию монаха Р. Пасхазия новым догматом Западной Церкви. Одновременно этот догмат (по сути, догмат, восхваляющий каннибализм) проник и в Восточную Церковь — несмотря на то, что окончательное отделение Западной Церкви от Восточной произошло за пять лет до разрешения данного вопроса: в 1054 году. И все же в 1160 году вопрос о догмате пресуществления был предложен на разрешение Парижского богословского факультета, и к величайшему смущению кардиналов и папы Григория VIII собравшаяся ученая коллегия отвергла догмат Пасхазия как лишенный всякого основания в учении Христа и противоречащий здравому смыслу. Но волнения и споры не прекращались. Латеранский собор торжественно объявил догмат пресуществления обязательным для всех христиан (ср. 1 Кор.11:23-26,29; Евр.10:10-12). С этого момента началась всем известная расправа с инакомыслящими. Папа Григорий IX учредил инквизиционный суд, представив его в заведование доминиканскому монашескому ордену.
О крещении детей в древней Церкви нигде нет ни малейшего упоминания. Еще в IV веке крещение взрослых было обычным церковным правилом; и лишь в VI веке крещение младенцев стало явлением распространенным, общепринятым и даже обязательным (ср. Мф.18:3-4,10; Мк.10:14-15; Лк.18:16-17; 1 Кор.7:14).
Детокрещение доставляло государству подходящий элемент в лице людей, в детстве крещенных, но бессознательных и пассивных, готовых на послушание не только добру, но и злу, если таковое облечено в «благородные» и «возвышенные» идеи. Такое крещение как бы превратилось в «новозаветное обрезание», которому стали подвергаться не только мужчины, но и женщины. Следует ли говорить, что крещение без покаяния не имеет, согласно Новому завету, силы (Деян.2:38,41; 9:18; Гал.5:6-11)?..
Возникновение молитв за умерших и ходатайства за них шли рядом с развитием учения о чистилище, умаляющего силу и необходимость искупительной жертвы Христа, а потому противного духу апостольской проповеди. Учения о чистилище как бы утверждало, что страданий на Голгофе и пролитой за грешников Крови Христовой недостаточно для оправдания верующего, и поэтому для полного спасения человека необходимо еще очищение огнем чистилища (ср. Ин.3:3,16; 14:3; Деян.17:30-31; 1 Петр.2:24; 2 Петр.2:3). Идея молитвы за души умерших родилась первоначально около VI века и уже в VII веке приняла форму догмата. Мысль о такой молитве была открыто высказана папой Григорием Великим. Впрочем, официально догмат о молитве за умерших вошел в практику Церкви лишь при папе Иоанне XVIII в 978 году. Связанный с этим догматом праздник умерших, был установлен в 1011 году. Спустя пятьсот с лишним лет Тридентский собор (1545–1564) постановил сделать этот обычай обязательным правилом веры для всех церквей Запада.
Еще одним средством к обогащению Церкви служила индульгенция (от лат. indulgentia — милость), которая сперва представляла собой лишь «письменное отпущение вины», освобождающее верующего от назначенного ему церковного наказания. Однако в XI веке индульгенция превратилась в разрешительную папскую грамоту, отпускавшую за известную плату или под условием соблюдения известных обязательств не только прошлые и настоящие, но даже будущие грехи. Вскоре индульгенции выдавались не только живым, но и умершим членам Церкви. Монах Александр Алек измыслил целый «склад» индульгенций, состоящий, по его уверению, из «сверхдолжных заслуг» девы Марии и всех святых. Инициатор этого скандального новшества уверял, что души, пребывающие в чистилище, могут с успехом пользоваться индульгенциями для частичного или полного отпущения грехов, соделанных ими на земле, для освобождения срока мучений, для перехода в Царство Небесное и прочее.
В 1300 году папа Бонифаций VIII расширил право пользования индульгенциями на души всех умерших, подтвердив это правило официальным папским декретом. Индульгенции продавались во всех церквях, на площадях и ярмарках, с барабанным боем, совершенно открыто. Можно было покупать прощение «будущих грехов» на известный срок: на год, два, три и т. д. Так как индульгенции продавались по весьма высоким ценам, то бедняки автоматически лишались такого фиктивного права. Тридентский собор в 1563 году объявил продажу индульгенций догматом Церкви и повелел предавать анафеме тех, кто этому нововведению противился (ср. Лк.17:10; Рим.3:24-25; Еф.2:8-9).
Устная исповедь — одно из самых страшных средств в руках Западной Церкви по отношению к ее членам — начинает проникать в церковный обиход в VI веке. Еще в IX веке устная исповедь перед священником являлась необязательной, что явствует из постановлений Шалонского собора (813 г.). Однако в 1215 году Латеранский собор объявил устную исповедь перед священником обязательной для всех (ср. Пс.50:6; Мф.27:3-4; Лк.5:21; Ин.20:23; Деян.13:38-39; 19:18; Иак.5:16; 1 Тим.2:5; Евр.7:26; 8:2).
Учение о бессмертии души породило спиритизм, особенно выраженный в форме гаданий, хотя Библия говорит определенно: «Не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них [...]. Не должен находиться у тебя [...] гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых [...]. Ворожеи не оставляй в живых» (Лев.19:31; Втор.18:10-11; Исх.22:18).
Таким образом, христианство настолько отошло от иудаизма и Библии, что сейчас даже трудно представить, что оно зародилось в недрах культа Яхве. Доходит даже до абсурда: некоторые извращенные формы «христианства» проповедуют антисемитизм!
[1] Сам Игнатий называл Иисуса Христа Богом в человеке (ἐν ἀνθρώπῳ θεός) и мыслью Отца (τοῦ πατρὸς ἡ γνώμη) (Ignatius. Ad Ephesios.3,7).
[2] В позднейших жизнеописаниях прозвище Игнатия получило другой смысл (ὁ θεόφορος — принесенный или данный Богом) и послужило поводом к следующей легенде: якобы Игнатий был тем самым ребенком, которого Иисус в последний год своего общественного служения поставил в пример своим ученикам, спорившим о первенстве (Мф.18:2-5).
[3] Martyrium Ignatii.3; Joannes Chrysostomus. In sanctum Ignatium martyrem; Constitutiones Apostolorum.VII.46, et cetera.
[4] Martyrium Ignatii.2. Впрочем, Мученичество Игнатия — источник достаточно сомнительный. Так, Евсевий ничего не знает о встрече Игнатия с Траяном (Eus.HE.III.36) и определяет в своей Хронике смерть первого восьмым или десятым годом правления Траяна, тогда как сам Траян отправился на Восток и прибыл в Антиохию только в октябре 113 года.
[5] В Средние века были созданы еще восемь посланий, которые приписали Игнатию; три из них написаны на латинском языке — одно к Деве Марии и два к Иоанну Богослову; они были опубликованы в 1495 году; другие пять написаны на греческом языке — к некой Марии Кассобольской, к тарсянам, к антиохийцам, к Герону, дьякону антиохийскому, и к филиппийцам; эти пять подложных посланий были изданы в 1557 году. В 1842 году Генрих Таттам приобрел многие рукописи, хранившиеся в сирийском монастыре Нитрийском, среди которых был обнаружен древний (VI или VII в.) сирийский перевод только трех посланий Игнатия — К ефесянам, К римлянам и К Поликарпу, — да и то в значительном сокращении; некоторые ученые предполагают, что только эти три послания и именно в краткой редакции являются аутентичными посланиями Игнатия (см.: Corpus Ignatianum. Ed. W. Cureton. London: Rivingtons, 1849). Вместо с тем было показано, что и этот краткитй сирийский корпус есть сокращение вторичного источника. При этом многие авторитетные исследователи стоят за подлинность семи посланий: К ефесянам, К магнезийцам, К траллийцам, К римлянам, К филадельфийцам (в Килисирии), К смирнийцам и К Поликарпу (Polyc.Ad Philippenses.9,13; Eus.HE.III.36:3-11; Hier.De vir. ill.16). При этом нельзя не отметить, что такой авторитетный исследователь, как Э. Ж. Ренан, категорически отрицал аутентичность всех Игнатьевых посланий, за исключением разве что Послания к римлянам. Тем не менее, семь посланий Игнатия в том виде, в котором они известны нам, знал, вероятно, уже Лукиан (Lucianus. De morte Peregrini.11 et sqq.), а Ириней их уже цитирует (Iren. Haer.V.28:3 [28:4]). См. обсуждение этого непростого вопроса в работах Кьюртона и Пирсона: Cureton W. Vindiciae Ignatianae, or The Genuine writings of St. Ignatius, as exhibited in the antient Syriac version, vindicated from the charge of heresy. London: Rivingtons, 1846; Pearson J. Vindiciae Epistolarum S. Ignatii. 2 vols. Oxford: Parker, 1852.
[7] Надо сказать, что современная Церковь, в основе своей, отрицает средневековое учение о загробных страданиях в огне, признавая вечные страдания морального плана.
[8] Уже позднее (III – IV вв.), чтобы как-то сгладить это недоразумение, было составлено Евангелие от Никодима (Evangelium Nicodemi; см.: Evangelia Apocrypha. Adhibitis plurimis codicibus Graecis et Latinis maximan partem nunc primum consultis atque ineditorum copia insignibus. Collegit atque recensuit Constantinus de Tischendorf. Editio altera. Leipzig: Mendelssohn, 1876. P. 389–432; журнал Наука и религия. — М., 1990, №№ 5–8), дошедшее до нас в латинском переводе; в последней части этого произведения повествуется о том, как Иисус сошел в ад, схватил Сатану и приказал заковать его в цепи.
[9] Уайт (в девичестве — Хармон) Елена Голд (White Ellen G.) (1827–1915) — теоретик адвентизма седьмого дня; Церковью АСД почитается как пророчица.
[10] Уайт Е. Великая борьба: Пер. с англ. — Заокский: «Источник жизни», 1993, стр. 387.
[11] שְׁאוֹל — это слово в Синодальном издании Ветхого завета переводится как могила (3 раза), гроб (4 раза), ад (15 раз) и преисподняя (43 раза).
[12] Примечательно, что в версии Маркиона эти слова отсутствуют (Epiph.Haer.XLII.11).
[13] См.: Novum Testamentum Graece. Ad antiquos testes denuo recensuit, Apparatum Criticum omni studio perfectum apposuit, Commentationem Isagogicam praetextuit Constantinus Tischendorf, editio septima, vol. 1. Leipzig: C. F. Winter, 1856. P. 532.
[14] Впрочем, однажды Юстин признаёт, что «вечные» мучения могут быть прерваны по желанию Бога (Just.Dial.5).
[15] Фронтон М. Корнелий (ум. 168/9) — римский ритор и юрист, консул в 143 году; см.: M. Minucius Felix.Octavius.9,31. // «M. Minucii Felicis Octavius» rec. J. Cornelissen. Lugd.-Batav., 1882.
[16] См. Некоторые комментарии к синоптическим логиям в Дополнении.
[17] Флавий Клавдий Юлиан (331–363) — римский император с 361 года; от Церкви получил прозвище Отступник (Julianus Apostata); см.: Juliani imperatoris librorum contra christianos quae supersunt collegit recensuit Carolus Johannes Neumann. Leipzig, 1880.
[18] Текст книги Цельса переведен А. Б. Рановичем с греческого текста Оригена по критическому изданию: «Die griechischen christlichen Schriftsteller der ersten drei Jahrhunderte» herausg. im Auftrage der Kirchenväter-Commission der Preussischen Akademie der Wissenschaften von Paul Köttschau. BB. II – III. Leipzig, 1899. Вводные фразы для связи между отдельными отрывками и вставки, необходимые для понимания смысла, заключены в квадратные скобки. Цифры в круглых скобках обозначают книгу и главу апологии Оригена Contra Celsum, откуда взят данный отрывок.
[19] Цельс, разумеется, исповедует древнюю теорию геоцентризма.
[20] Цельс иронизирует над библейским выражением «вдунул в лице его дыхание жизни» (Быт.2:7).
[21] «In quem enim alium universae gentes crediderunt nisi in Christum qui iam venit? Cui etenim credideruntgentes, Parthi et Medi et Elamitae et qui habitant Mesopotamiam Armeniam Phrygiam Cappadociam, incolentes Pontum et Asiam Pamphyliam, immorantes Aegypto et regiones Africae quae est trans Cyrenen inhabitantes, Romani et incolae, tunc et in Hierusalem Iudaei et ceterae gentes, ut iam Gaetulorum varietates et Maurorum multi fines, Hispaniarum omnes termini et Galliarum diversae nationes et Britannorum inaccessa Romanis loca Christo vero subdita et Sarmatarum et Dacorum et Germanorum et Scytharum et abditarum multarum gentium et provinciarum et insularum multarum nobis ignotarum et quae enumerare minus possumus?» (Tert.Adversus Iudaeos.7:4). Разумеется, не следует особенно доверять этим словам, ибо христианский оратор в данном случае просто-напросто исчерпывает весь запас своих географических сведений без наличной возможности конкретными фактами подтвердить все эти ‘multae’, ‘diversae’, ‘omnes’. Это видно из того, что он ссылается не на современные ему данные, а на книгу Деяний апостолов (Деян.2:9-11), включая сюда христиан стран ему неизвестных даже по имени (‘abditarum’, ‘ignotarum’, ‘minus possumus’).
[22] Впрочем, иногда слово Бог (Божие) употребляется в Библии для обозначения величия, силы, обширности; см. по еврейскому и греческому текстам: Быт.13:10; 23:6; 30:8; 35:5; Исх.9:28; Втор.33:1; 1 Цар.14:15; 2 Цар.9:3; 23:20; Иов.1:16; 4:9; Пс.36:7; 65:10; 80:3,11 (Пс. — по пометам масоретов); Песн.8:6; Ион.3:3; Мк.11:23; Ин.9:3; Деян.7:20; Рим.1:16,18; 10:2; 1 Кор.1:18,24; 2 Кор.4:4; 10:4; Кол.2:19; 1 Фес.4:16; Отк.15:2; 21:1; и др.
[23] Однако на протяжении всей истории древнего христианства находились смельчаки, которые утверждали, что Христос «не есть Бог по существу, а есть только человек, исполненный силой Божией» (см.: Болотов В. В. Лекции по истории древней Церкви: Т. 2. — СПб., 1910, стр. 308); так, ок. 190 г. в Риме зародилась ересь динамистов, связанная с именем Феодота Кожевника, учение которого поддержали Феодот Банкир (ок. 200 г.) и Артемон (ок. 220 г.); крупнейшим динамистом был Павел Самосатский, епископ Антиохии (ок. 260–269), осужденный как еретик собором епископов в Риме в 268 году (Eus.HE.V.28:1-19).
[24] חָכְמָה [хок-мá], или [хох-мá], — это еврейское слово имеет достаточно широкое понятие как в герменевтике христианства, так и в герменевтике иудаизма (особенно, в Каббале).
[25] См. армянскую версию с известными фрагментами, представленную епископом Тер-Мкртчяном: Patrologia orientalis. Éd. R. Graffin et F. Nau. T. 12. Paris: Firmin-Didot, 1919. P. 653–746.
[26] Иисус Христос назван Оригеном вторым Богом — δεύτερος θεός (Orig.CC.V.39).
[27] Православие и католицизм исповедуют монархианство Троицы, но говорят об этом крайне редко, дабы это исповедание не ассоциировалось с ересью монархиан в различных ее проявлениях — савеллианство, модализм, монофизитство и др.
[28] Впервые слово τρίας (троица) встречается у епископа Антиохии Феофила во второй половине II века (Theophilus.Ad Autolycum.II.15; ср. ibid.I.3,5; II.10,22); через некоторое время латинская форма этого слова — trinitas — появляется и в трудах Тертуллиана (см., напр., Tert.Adversus Praxean.3:1). Однако слово троица у Феофила и Тертуллиана не имело того значения, которое оно получило на Константинопольском соборе. Например, Феофил пишет: «Ὡσαύτως καὶ αἱ τρεῖς ἡμέραι πρὸ τῶν φωστήρων γεγονυῖαι τύποι εἰσὶν τῆς τριάδος, τοῦ θεοῦ καὶ τοῦ λόγου αὐτοῦ καὶ τῆς σοφίας αὐτοῦ». — «Подобным образом те три дня, которые были прежде создания светил, суть образы Троицы, Бога и Его Слова и Его Премудрости» (Theophilus.Ad Autolycum.II.15). Тертуллиан, в свою очередь, учил, что Отец есть субстанция, Сын же — ответвление и часть (излияние) целого: «Pater enim tota substantia est, filius vero, derivatio totius et portio» (Tert.Adversus Praxean.9:2). Бытие Сына подле Отца есть как бы форма, в которую вытекает существо Отца. Отсюда ясно, что Тертуллиан учил о подчинении Сына Отцу. То есть триадология Тертуллиана, основанная на домостроительстве (οἰκονομία) (Tert.Adversus Praxean.2:1), субординациональна.
[29] См.: Рогозин П. И. Откуда все это появилось? — Ростов-на-Дону: Миссия «Пробуждение», 1992.
[30] П. И. Рогозин в своей книге говорит о четвертом, а не о девятом веке, но здесь, вероятно, какая-то ошибка (например, Рогозин мог спутать монаха Пасхазия с дьяконом Пасхазием, жившим задолго до первого). Споры вокруг книги De corpore et sanquine разворачивались в середине IX века.
